– Друзья мои, я возвращаюсь сюда, чтобы представить вам молодого человека, которого вы, надеюсь, уже видели на экранах ваших телевизоров. Он претендует на ваши голоса в избирательной кампании. И я сказал бы, преследует свою цель с большим рвением. – Кэлхоун повернулся к Уиллу.
Уилл слегка улыбнулся и кивнул.
– Вы слышали, думаю, – продолжал доктор Дон, – жалобы Уилла Ли на то, что я привношу в свою политическую кампанию религиозную пропаганду, – он одарил аудиторию широкой улыбкой. – Что ж, друзья, я привношу призывы к нашему Господу во все, что делаю, поскольку не вправе и не буду держать свою веру отдельно от чего бы то ни было. Это моя жизнь.
Раздались горячие аплодисменты, и Кэлхоун упился ими.
– Мистер Ли не обнаружил готовности поделиться своей верой с людьми, поддержки которых он добивается, и, оправдываясь за это, пожаловаться, что, мол, не располагает соответствующей кафедрой. Что ж, я, с вашего согласия, предлагаю ему эту кафедру, пусть обнародует символы своей веры
Кэлхоун, сойдя с кафедры, протянул Уиллу руку и проводил его на возвышение.
Уилл положил перед собой Библию своего деда, свои часы и слегка улыбнулся, оглядывая зал.
– Доброе утро, – сказал он.
– Доброе утро, – ответили в унисон три сотни прихожан.