Корни травы

Но все-таки девчонка эта — львица. Как она взяла на себя все, когда у меня спина болела, и я даже не знал, где я и что со мной. И когда меня опустил этот пес поганый Хилтон, ворюга желтолицый, я же совсем с ума сошел, когда понял, что все кончено. Снова в кровать слег — и двинуться не мог много дней. Она тоже была в шоке, но пыталась все скрыть и делать все так, словно ничего не произошло. И ни слова больше о том, что «сначала жениться надо», ничего такого, легла рядышком, обняла и прошептала: «Мы ведь и так всегда были друг с дружкой, Айван». Просто пришла ко мне, ласковая такая и голенькая — хорошая-хорошая девочка. Во всяком случае, дело сделано. Сегодня выходит пластинка, и никто уже меня не остановит. Ни Хилтон, ни пастор Рамсай, никто.

И, как солнце мне сияет наяву, Я возьму свое там, где его найду.

Он услышал ее шаги за дверью и с нетерпением ждал, когда она откроется. — Эй, Эльза, угадай что было?

—Что Айван? — Она устало прошла к кровати, тяжело опустилась и стала снимать туфли. — Эти ноги убьют меня. — Эльза была так поглощена своими ногами, что не заметила ни его новой одежды, ни вдохновенного вида. Но… как устало она смотрит: на лице и в глазах тяжесть, подумал Айван. Ладно, подождем, когда она услышит новости. Тогда она лучше себя почувствует. И все с сегодняшнего дня должно пойти к лучшему. Грядут лучшие времена.

—Эльза, пластинка! Она вышла! — Он ждал, когда на ее лице загорится радость.

—Правда? — вымолвила она.

—Слушай, Эльза, надо отпраздновать, понимаешь? Это для тебя.

—Для меня? — Она устало подняла глаза, с полным непониманием глядя на коробку, которую он распаковывал. — На что ты деньги свои потратил? Ты купил еду, как я тебя просила?

Айван старался не впасть в раздражение, услышав ноту осуждения в ее голосе и увидев, как она отодвигает коробку.

—Чо, забудь о еде, ман. Открой ее. Сегодня великая ночь!

Он сорвал с коробки крышку и достал оттуда кусок материи смелой расцветки.

—Мини, ман. Последний писк. Сексуально, а?

Эльза взглянула на юбку, чуть-чуть загоревшись его энтузиазмом, но вскоре ее лицо опять помрачнело.

—Айван, ты ведь знаешь, я это никогда не буду носить. Неужели ты думаешь, что я такое надену?

—А почему бы и нет? Это же последний писк. Надень ее, ман, будешь самой сексуальной девочкой Кингстона, и мы отпразднуем выход пластинки.

—Что праздновать? Ты продал Хилтону запись за пятьдесят долларов, у тебя нет больше денег, ты сам знаешь. У тебя хоть что-то осталось?

—Да, но… когда другие продюсеры про нее услышат и когда она станет хитом, я еще денег получу, и даже сам смогу заработать. Бвай, мы завтра съезжаем с этого места. Давай одевайся, ман.

—Айван, я устала. Я весь день ходила и искала работу.

—Чо, пойдем со мной, ман, смотри, если не захочешь, можешь не танцевать…

—У нас нет даже денег на это. Я хочу купить какой-нибудь еды и опять пойду работу искать, а в воскресенье схожу в церковь.

—Ага, вот оно что! Ты хочешь, чтобы и я пошел клянчить у богатых людей работу? Неужели ты ничего не понимаешь? У меня пластинка вышла. И с этим теперь покончено.

—А у меня не покончено. Я ноги стерла в кровь, а ты о танцах говоришь?

—Вот ты куда клонишь, за дурачка меня принимаешь? Ты не веришь, что я все как надо сделаю? Не веришь?

—Я хочу сказать только одно — я устала.

—Нет, ты хочешь, чтобы я ходил и просил у богачей поработать садовым мальчиком за десять долларов в неделю — и так всю оставшуюся жизнь? А теперь пойми меня правильно — лучше я умру. Во всяком случае, я никому ничего не должен. Я сам все сделаю как надо, слышишь? Я сделаю все, бэби.

—Айван, Айван, какой ты мечтатель…

—Мечтатель? Мечтатель? — Он чуть не затрясся от разочарования и возмущения. — Я вовсе не мечтатель! Мечтатели те, кто ходит в церковь и болтает о сладком медовом пироге на небе. Это я-то мечтатель? Вот что, я не ищу на небе ни мед, ни молоко, я хочу ВЗЯТЬ свое здесь и сейчас. Для меня и для тебя. Ты это понимаешь? Пойду-ка я лучше отсюда, знаешь.

Говорят, на небесах мне подан мед,
Ждет меня, когда я умру,
Но, как солнце мне сияет наяву,
Я возьму свое, там где его найду.

Танцпол был забит до отказа. Люди чуть ли не прилипали друг к другу, качаясь под густой размеренный ритм исконного реггей. Да уж, Тренчтаун в пятницу вечером! Разноцветная масса людей, разодетых во все цвета радуги, блестящих золотом и серебром, которые вовсю отплясывали, притоптывали, кружились, прыгали, а кто просто покачивался в ритме — все это производило впечатление. Айван надел небольшую кепку. Не такую, конечно, похожую на гигантский цилиндр, которую носят Растафари, чтобы спрятать свои дреды. Но в своих очках, кепке, рубашке и жилетке он, без сомнения, казался себе самым крутым руд-бваем в этом месте. Он вполне подходил на роль только что родившейся звезды, сверкнувшей на небесном своде.