Корниловъ. Книга первая: 1917 (СИ)

Поэтому война продолжалась в формате позиционной мясорубки, пусть даже Верховный старался и не бросать ударные части в бой без особой нужды. Ударные полки это был резерв, неприкосновенный запас самого драгоценного ресурса — верных людей, и генерал не позволял бездарно сливать его на мясные штурмы немецких позиций, а тех командиров, кто пытался это делать, безжалостно карал.

Впрочем, таких было немного. В основной массе генералы быстро ухватились за ударников как за спасательный круг, используя этих головорезов в чёрных мундирах с черепами на шевронах, как последнее средство. Ударники, или «корниловцы», как их прозвали в народе и как они начали именовать себя сами по имени первого ударного полка, дрались отчаянно и храбро в любых условиях. Но были и минусы.

Причём довольно весомые минусы. Ударные полки формировались из добровольцев, которые переводились из действующих фронтовых частей. Как результат — из обычных подразделений уходили самые мотивированные солдаты и офицеры, которые могли бы поддерживать дисциплину в своих прежних частях собственным примером. В итоге в обычных полках оставались два типа солдат — агитаторы, комитетчики и вредители, зазывающие сослуживцев бросить оружие и бежать домой, и серая масса мобилизованных, ведомых, полуграмотных, не задумывающихся о последствиях. Очевидно, первые постепенно перетягивали на свою сторону вторых.

Агитаторы появились даже в Могилёве, далёком от фронта. Они открыто митинговали в городском театре, работая на аудиторию георгиевцев, несущих внешнюю охрану Ставки. Мол, война уже окончена, братцы, штыки в землю, езжайте на фронт, уговаривайте фронтовиков ехать домой. Контрразведка ловила этих товарищей, но они возникали снова и снова, как грибы после дождя.

Вскоре прошёл слух, что местные солдаты-георгиевцы хотят напасть на Ставку и поднять восстание. Пришлось поручить корнету Хаджиеву усилить охрану, благо, что Текинский полк, переведённый сюда, в Могилёв, пропаганде не поддавался.

Нервы у всех были на пределе. Даже командующие армиями и фронтами, приезжающие в Ставку, были подавлены. Приезжали Деникин с Марковым, приезжал Каледин, Юденич и прочие. Многие перестали доверять телеграфу и предпочитали прибыть в Могилёв лично, чтобы переговорить с Верховным.

Зато комиссар Ставки Филоненко продолжал вынюхивать контрреволюционные заговоры, а из Петрограда то и дело приезжали, как бы между делом, различные проверяющие. Даже шурин Керенского, полковник Барановский, приехал сюда будто бы по пути в Киев, но почему-то задержался здесь. Депутат Госдумы Аладьин, фланирующий по Ставке в форме лейтенанта британской армии, тоже приехал сюда по какой-то надуманной причине, и теперь развлекал всех историями, курьёзами и анекдотами, пытаясь наладить контакт со всем и каждым.

В один из последующих дней, к Верховному заявился помощник комиссара, который без всякого стеснения заявил Корнилову о том, что думают в Петрограде.

— По нашим сведениям, вопрос о вашей отставке, Лавр Георгиевич, уже почти решён, — произнёс он.

Корнилов как раз просматривал свежую прессу. Обширные цитаты из его записки просочились в прессу на следующий же день после отъезда из Петрограда, и теперь газетчики изо всех сил вопили о контрреволюции и отставке узкоглазого палача-золотопогонника. Ещё сильнее, чем прежде.

— Я за свой пост не держусь, — произнёс Корнилов. — Но прошу сообщить вашему руководству, что такая мера обязательно вызовет недовольство среди офицеров и солдат.

— Я полагаю, правительство сумеет с этим справиться, — самодовольно заявил помощник комиссара.

Генерал ничего не ответил, продолжив разбирать корреспонденцию. Кампания в газетах развернулась во всю ширь, но были и те, кто открыто поддерживал Верховного. В основном, кадетские и эсеровские газеты, хотя и среди них попадались те, кто строчил сочащиеся ядом памфлеты о тирании, диктатуре и возвращении старых порядков. Впрочем, в частном порядке сотнями шли телеграммы со словами поддержки, весьма тёплыми и приятными. Генералы, офицеры, казаки, георгиевские кавалеры, промышленники, интеллигенция и просто патриоты России всячески выражали свою лояльность.

Но люди, определяющие нынче политику России и поднятые революцией в высшие эшелоны власти, кажется, считали иначе, и это тоже говорило о том, что общество расколото.

Вскоре позвонил Савинков и попросил Верховного немедленно приехать в Петроград снова. Министерство переработало записку Корнилова, и нужно было его присутствие, чтобы заставить правительство её принять, и если сначала Верховный отказывался, то после долгих уговоров и высокопарных слов о спасении России всё-таки согласился.

Глава 22

Могилев — Петроград