Корниловец

— Я вам покажу! — погрозил им плетью генерал. — Пехота, а «справа по три»!

И тут же в вышине разорвалось шрапнельное облачко, а следом другое, третье… Затрещали винтовочные выстрелы, застучал пулемёт.

— Большевики окопались! — послышался энергичный возглас.

— Выкопаем! — отозвался офицер в экзотическом треухе.

— И закопаем! — добавил кто-то.

— В цепь! — разнеслась команда.

Марковцы растянулись в цепи, готовясь ударить в лоб и занять мост.

— Не забегать! — покрикивал Тимановский. — Ровнее, господа! Цепь, вперёд!

Правее дороги проскакал полковник Неженцев, верхом на мышиного цвета кобыле. За ним ровно наступали корниловцы. Партизанский полк заходил слева от дороги.

— Друзья, в атаку! — прокричал Марков, задирая вверх руку с «наганом». — Вперёд! Обуться в бою!

Рота Тимановского двинулась к главному мосту. По обе стороны от него чернели свежевырытые окопы, на пригорке хоронилось пулемётное гнездо. Огонь вёлся вялый, словно через силу.

Кирилл вместе с офицерами из взводов штабс-капитана Згривца и поручика Кромма ринулся прямиком через реку.

Средний Егорлык в ширину раскинулся метров на двадцать всего, воды там было по пояс, но вот ноги уходили в ил выше колена, страшно увязая в липкой холодной грязи. Под перекрёстным огнём люди едва передвигались, порываясь плыть. И вот они, спасительные камыши!

Шёпотом матерясь, Авинов одним из первых добежал до окопов. Перепрыгнув через невысокий бруствер, он оказался лицом к лицу с молодыми казаками, оравшими вразнобой:

— Щоб вам повылазило!

— Га-а, бисова душа!

— За р-рабочих!

Лица у них были испуганные, но в штыковую атаку молодцы всё же бросились — и нарвались на длинную очередь из винтовки. А вон ещё двое. Кирилл вскинул винтовку, нажал на курок… Сухой щелчок. Осечка?! Ещё! Щелчок. Патроны кончились!

— А, ч-чёрт…

За спиной у Кирилла захлопали выстрелы из «нагана», и оборонявшиеся дружно побежали к станице. Впереди всех мчался пулемётчик.

Вдруг, откуда ни возьмись, явился красный командир верхом на коне.

— Товарищи! — завопил он, потрясая «маузером». — На соборную гору! Кадеты штурмуют мост!

Бойцы поручика Кромма выстрелили залпом, снося красного с седла.

— По отступающим — двенадцать!

«Красные» бежали, как куры перед автомобилем.

Артифексов, отпуская весёлые матерки, упал на колени возле «максима» и развернул пулемёт. Тот ритмично застучал, пережёвывая ленту с патронами и злобно выплевывая косточки-пули.

Белогвардеец с аршинными усами сиганул в соседний окоп и столкнулся с раненым красноармейцем.

— Бачь, та це ж ты, Опанас! — завопил он. — Ах ты, мать твою, байстрюк скаженный!

— Це ты, Охрим?! — вылупился «красный». — Та що ж ты, мать твою в душу, утроба поганая, усю задныцю мени расковыряв? Що я тоби сдався, чи казенный, чи шо?

— Шо ж ты тут робишь, лахудра вонюча?! Спизнався с проклятущими балшевиками, бандит голопузый?

— Куркуль поганый!

Охрим выстрелил в упор, раскалывая Опанасу голову и выплескивая мозговую жижу.

Показался Марков — и удивился.

— А вы откуда взялись?

— А мы через реку, ваше превосходительство! — ответил Авинов.

Завидя, как белогвардейцы погоняют сдавшихся в плен, генерал резко скомандовал:

— Пленными не заниматься! Ни минуты задержки! Вперёд!

С лихим посвистом, вертя над головою сверкающие сабли, в станицу ворвалась конница генерала Эрдели. Отовсюду доносились одиночные выстрелы, ржали кони, кричали люди, но это уже не был шум битвы — добровольцы добивали противника.

Кирилл, не выпуская винтовки из рук, вышел на широкую улицу. Селян — ни одного, только убитые лежали на дороге, раскинув руки и ноги в унавоженном снегу. Разнёсся зов Неженцева:

— Желающие на расправу!

Улица заполнилась подошедшими корниловцами и конниками Каледина. Авинов пробрался за хаты и замер. Вот они, пленные, — без шапок, без поясов. Головы поникли, руки опущены. Стоят, прощаются с жизнью.

— Встава-ай, проклятьем заклеймённый… — взвился чей-то фальцет и оборвался.

— За что же, братцы? — сказал, задыхаясь, молодой красноармеец. — За что же? Братцы, у меня мать-старуха, пожалейте!

Шагах в десяти от пленных большевиков выстроилась расстрельная команда. Щёлкнули затворы, взлетели винтовки.

— Пли!

Половина стоявших упала, двое бросились бежать, а один рухнул на колени, вереща:

— Я раненый! Раненый!

Грохнул выстрел, и голос оборвался. «Сорокинец» покачался, стоя на коленях, и рухнул, изворачиваясь, на бок.

Пленные австрийцы, которых согнали «до кучи», закричали хором:

— Пан! Пан! Не стрелял! Мы работал здесь!

— Не трогайте их, господа, — устало проговорил Неженцев, — это работники.

Проскакал генерал Марков, приметный в своей огромной белой папахе, в сопровождении двух конных адъютантов. Следом показалась группа всадников с развёрнутым трёхцветным флагом — Корнилов!

Генералу навстречу вышла вся станичная старшина во главе с атаманом, красным от стыда, но державшимся с достоинством принца в изгнании.

— Ты уж не серчай, — обратился он к Верховному, — это всё бальшавики. Корнилов, говорят, с киргизами да буржуями. Ну, молодёжь и смутили. Всех наблизовали, выгнали окопы рыть, винтовки пораздали…[80]