Коро-коро Сделано в Хиппонии

Одна сторона моя — Запад, другая — Восток. То, что посередине — где-то в районе Восточной Сибири, — совершенно не поддается моему пониманию, и я частенько, получив от себя в ухо в очередной раз, поджимаю хвост и отползаю — в сторону Владивостока, конечно же. Живу оттого несколько перекошенным эдак на восточный манер, страшно не любя смотреться в зеркало и сильно нервничаю, встречая подобных себе «ориентологов».

Давно вот хотел описать все это словами, убить в себе навсегда. Дело в том, что мысли всегда мгновенны, а записывая их, мы переводим в тот мир, где их не должно быть. Так-то вот.

Сейчас мне хочется отвесить низкий поклон Реальности: она никогда не старалась, чтобы мои идеи хоть как-то сходились с нею…

* * *

…Сейчас тебе хочется отвесить низкий поклон Реальности: она никогда не старалась, чтобы твои идеи хоть как-то сходились с нею. Оглянувшись, ты вдруг понял, что все, чем занимался годами, было именно попыткой выкопать, выковырять из нее, выдрать с мясом те куски, которые тем или иным боком подходили к твоим настоящим мыслям. Может, оттого и было как-то особенно не по себе, когда вдруг натыкался на отвоеванное в драке с нею Свое — у кого-то, помершего на краю света лет этак пять тысяч назад. В чем же было дело? Никто ведь не отнимал у тебя твоих мук, с которыми тебе суждено рожать обрубки теорий из ошметков своих же ощущений. Никто ведь не был виной тому, что ты не первый во Вселенной понял какие-то элементарные вещи. Не так ли?

Но с некоторых пор ты стал неосознанно дергаться всякий раз, когда пускай и ненавистную тебе Реальность пытались ставить в стойло той или иной Идеи… Их было много — даже на твоем веку, — таких идей, но ни одна так и не покорила тебя полностью. Да, какие-то казались симпатичными, а какие-то и до сих пор ты считаешь своими, но… Волею простого случая не выросший фанатиком, как-то раз ты понял, что даже в приверженцы вряд ли сгодишься. От накатывавшего беспробудного цинизма ты, перепугавшись, бежал куда глаза глядели — и вот в итоге добегался.

И был Восток, и так было долго, и лишь теперь ты видишь причины столь затянувшегося периода. Переболев, ты сложил все основные камни в свою ирреальную мозаику, и теперь с тревогой и трепетом ждешь, когда придет время и для ее разрушения.

Я уже знаю: миг, когда случится это, станет мигом, когда рухнет стена между нами; тогда наконец-то мы сможем говорить друг с другом и — кто знает? — может быть мы, наконец-то сольемся с тобой воедино.

СВОБОДА. Бедное, изнасилованное человеческими контекстами, давно потерявшее лицо и тело существо! Посмотришь вокруг — все прямо из кожи вон лезут, только бы не остаться в той ситуации, которую предлагает жизнь. О, это вечное ощущение рядом с собою чего-то более светлого, чистого, легкого, нежели та задница, в которой пребываешь на данный момент!

Сколько было сыграно эпох под аккомпанемент — тебе, заляпанное людской глупостью больше, чем кровью — о, Желание Выпрыгнуть Из Собственных Штанов… Иногда ты даже так красиво называлось: «Революция». Как же не распознал я тебя, дура неотвязная, когда поверил в твои песни о Карме и чуть не вляпался в Единую Истину?

С каким веками отточенным профессионализмом, помню, сыграла ты на моем желании выпасть. С какой умудренной физиономией глядел я сверху на снующих, презирая мир за рабство, и по-собачьи — в собственные глаза. Я буддел на ходу, ты поймала меня, обложив меня зеркалами и отрезав путь к отступлению.

У них там, в Киото, я увидал это воочию: 999 будд — и еще один, здоровый, посередине[23]. Что это был за сброд! Я понял тогда, что ты опять настигаешь меня, протягивая мне свои ядовитые плоды.

Ты мучила меня долго. Особенно пришлось повозиться с Дао — ведь именно за идеей Незнанья у тебя оставался последний козырь; он застрял у меня в горле, ибо так походил на настоящее ВНЕ. Но потом я просто увидел эти лица последовавших за тобой: глаза многих тысяч были глазами этой бронзовой одной — и все они ЗНАЛИ, ЧТО ПРАВЫ, и твой алтарь рассыпался: я лишь смотрел, как ты корчилась в агонии, ужалив собственный хвост… Я победил тебя — ибо не дотрагивался до тебя, не осквернял твоих храмов и кланялся твоим богам вполне искренне — хотя и не за то, что сияло позолотой на твоем алтаре.

* * *

Смотрю налево, смотрю направо. Идеи взращивают, идеями вооружаются. Одни — чтобы переделать Реальность. Другие — дабы защититься и уйти от нее… Творит человек, мучается. Каким прекрасным светом изнутри сияет лик его, отрешенного от суеты. Пока длится сам процесс рождения, пока не отошли воды от новорожденной Идеи, человек любит: он бесконечно глубоко и с болью пытается дышать, вбирая в себя весь мир; он разочаровывается — искренне, радуется — полной грудью, он жив.

И вот настает миг, когда младенец издает первый самостоятельный писк. Человече в шоке: он впервые задается вопросом — «НУ И ЧТО С ЭТИМ ЧАДОМ ДЕЛАТЬ?» Оглядывается вокруг и — самое страшное — начинает творить то, что и все остальные родители: подчинять своему дитяте весь остальной мир…