Читаем Коробка с серыми красками полностью

Купе наполняется дымом. Мне нравится плавать в этой внешней неясности. Она соответствует неясности внутренней.


Прошло еще около часа. Трубка закончилась минут 20 назад и дым уже рассеялся. Бутыль пуста. Я чувствую, что готов распечатать письмо.

"С твоими родными все хорошо. Я не задержусь. Все в порядке. Я люблю тебя, чувак".

Кто? "Чувак"? Что значит это письмо? Он не задержится? Это значит то, что он последует за нами. Он знает, куда мы направляемся, а я нет.

— У нас возникли разногласия. Старый дурак опять решил поиграть в семью… Но наше экстренное возвращение не связано с ним, наоборот, нам его еще и отмазывать.

Такое фривольное обращение к незнакомцу немного смутило меня, хотя и не сказать, что удивило. Она все это время ведет себя иначе, не так как принято в это время. Начиная от внешнего вида и заканчивая ее странными речами. Знать бы, кто он, кто она, а главное как это касается меня.

— Я подремлю, ты не против?

— Да, конечно— она мило улыбнулась— тебе нужно отдохнуть.

Я просыпаюсь от резкого точка и звука металического скрежета. Только что я сильно ударился головой. Сильная головная боль началась моментально. Но наконец-то я чувствую себя легко.

Я слышу крики людей. Не просто крики. Вопли. Вопли беспомощности и невозможности изменить что-либо. Вопли страха. Страха неминуемой смерти. Во мне нет страха. Нет отчаяния. За окном нашего поезда глубокая ночь. Но теперь меня интересуют совсем не пейзажи. Наш поезд сошел с рельс на полной скорости.

В стекле я ловлю собственный взгляд. Она стоит, выглядывая из-за моего плеча и ловит мой взгляд в отражении. Теперь мой взор такой же, как и у нее. Такой же, как и у него. Но радужка моих глаз не серо-голубая. Теперь, в этом молодом человеке я узнал себя. Мои глаза ярко голубые, почти белые, с темной обводной. Это читается даже в окне терпящего страшную аварию поезда.

Однако, цвет моих глаз сейчас не имеет никакого значения. Важно, что творится в моей голове. То, что творилось в моей голове все это время.

Я и она. Мы, наверное, единственные во всем поезде не суетимся. Мы лишь смотрим во тьму ночи, собственные отражения, полыхающий поезд и предвкушаем неминуемое. Цепная реакция дойдет до нашего вагона с секунды на секунду.

— Такого сильного сопротивления я еще не встречал. Сегодня мы сопроводим всех, но владелец этого тела отправится с нами.

— Я так рада снова говорить с тобой! Тебе не нужен ответ на вопрос, куда мы отправляемся.

В последний миг перед тем, как наше купе охватит всепоглощающее пламя, я успеваю повернуться и бросив на мою попутчицу взгляд, полный усталой тоски ответить:

— Да, мы отправляемся Домой. Хорошей поез…

___

Она проснулась немного встревоженная, но утренний чай быстро развеял это чувство. Переписка, как и всегда, началась после завтрака.

«Доброе утро! Мне сегодня сон какой-то странный снился, но я совсем не помню, что там происходило. Помню, только-что в нем были мы и Даня. И мы очень недовольные куда-то уезжали на поезде».

Стихи

Кроме тебя


Хочу научиться писать

о ком-то кроме тебя.

Ты в моей голове

поселилась,

живёшь,

душа и свербя.

Мечтаю хоть кого-то

кроме тебя полюбить!

Но вспышки,

Ветер холодный

И звёзды над нами

Боюсь не смогу отпустить.

Пред сном — я жаден

до мечт о желанной судьбе

в которой ты и я.

Может в будущем,

Совсем скоро,

Может даже во сне…

Ты придёшь. Встанешь за спину,

Закроешься мной

От других

От чужих

От простых

Ото всех — с глаз долой,

и из сердца вон!

Ну а пока… заносчивый нрав,

нервы и склоки

Все это было

Будет

И обязательно есть.

Но создавая из букв моих строки

Выстрелом в голову -

Скорбь,

И ничто!

Лишь правдивая лесть.

Кто-то кроме тебя — это глупо

Неправда

Нельзя,

И зачем?

Это жадно, странно и скупо

Обожать кого-то

Без кучи

Жеманных

Проблем,

Которые, к слову, люблю до боли!

До боли, свербящей в моей голове

До боли, что погасит лишь

Ты,

Ты,

Иль петля…

На старом, гнилом потолке.



Ненавижу


Я ненавижу тебя всю, всегда

Каждый день, вечер, с утра

Терплю, не могу, не умею

Пустота, а в ней та

Недосягаема,

Верна

Но не мне.

А кому-то.

Ненавижу тебя, и люблю!

Каждый контур,

форму, профиль и стан

Я ненавижу, терплю, выношу кое-как

Твои взрывы,

Взлёты, падений канкан.

Думаю, что никогда

Тебя не убью.

Не решусь, не смогу, не сумею.

Или все же… убью?

Наконец, заберу в свои сны обратно

Где ты — мечта, в весеннем халате

Любила и любишь.

И любуясь твоим

Дыханием последним

Смотря в глаза

Что покрыты, как краской

Звёзды, небесным сияньем.

Одежды, что ты выбирала

Как кандалы, натирали свободу мою

Под лучами твоей "веры"

Я прошепчу,

До хрипоты

Тихо:

"Кто ты, черт побери,

Кто ты?!"

А под светом взгляда

Ненавистного

Растворимся.

Превратим боль в золу

Из ненависти

Злости

Страсти да быта.

Сошью слова,

О том, что любил и люблю.

Небрежна, молчалива

Проста.

А после лишь тьма

С мечтою уснуть…

Провалиться без голоса

Того, что в моей голове.

Все пытался, старался

нашу с тобой свободу сводил

Но не смог.

А я всегда

Как дурак

Люблю и любил.

Рисую твое имя

В зените моего дыхания

Вен извилистый узор

Сверкает, как имя, как иней

Сквозь который я пытаюсь

Найти сон

Каждый день.

Имя, громыхающее в моей голове

Безысходностью,

моей слепой верностью

Перейти на страницу:

Похожие книги

Собрание сочинений. Том 2. Мифы
Собрание сочинений. Том 2. Мифы

Новое собрание сочинений Генриха Сапгира – попытка не просто собрать вместе большую часть написанного замечательным русским поэтом и прозаиком второй половины ХX века, но и создать некоторый интегральный образ этого уникального (даже для данного периода нашей словесности) универсального литератора. Он не только с равным удовольствием писал для взрослых и для детей, но и словно воплощал в слове ларионовско-гончаровскую концепцию «всёчества»: соединения всех известных до этого идей, манер и техник современного письма, одновременно радикально авангардных и предельно укорененных в самой глубинной национальной традиции и ведущего постоянный провокативный диалог с нею. Во второй том собрания «Мифы» вошли разножанровые произведения Генриха Сапгира, апеллирующие к мифологическому сознанию читателя: от традиционных античных и библейских сюжетов, решительно переосмысленных поэтом до творимой на наших глазах мифологизации обыденной жизни московской богемы 1960–1990-х.

Генрих Вениаминович Сапгир , Юрий Борисович Орлицкий

Поэзия / Русская классическая проза / Прочее / Классическая литература