Короче говоря

Три месяца спустя Джон приехал в Лондон на открытие. К тому моменту, когда он впервые оказался в священных стенах Королевской Академии, он прочитал десяток книг по искусству — от раннего Возрождения до поп-арта. Он побывал во всех галереях Бирмингема и теперь мечтал осмотреть выставки в закоулках Мейфэра.

Прогуливаясь по просторным залам Академии, Джон решил, что пришло время вложить деньги в свою первую картину. «Прислушивайтесь к знатокам, но, в конечном счёте, доверяйте только своим глазам», — писал Годфри Баркер в «Телеграф». Глаза выбрали Бернарда Данстена, хотя знатоки рекомендовали Уильяма Рассела Флинта. Глаза победили, потому что Данстен стоил семьдесят пять фунтов, а самый дешёвый Рассел Флинт — шестьсот.

Джон переходил из зала в зал в поисках двух работ маслом своего брата, но без помощи тоненького синего буклета Академии он никогда бы их не нашёл. Они висели в средней галерее в верхнем ряду, почти под самым потолком. Джон заметил, что ни одна из них не продана.

Он дважды обошёл выставку и остановился на Данстене. Тогда он отправился и выписал задаток за свои покупки. Взглянув на часы, он увидел, что уже почти двенадцать: через несколько минут он договорился встретиться с братом.

Робин опоздал на сорок минут и, даже не подумав извиниться, повёл его по выставке в третий раз. Данстена и Рассела Флинта он презрительно окрестил салонными художниками, не сказав, однако, кого считает по-настоящему талантливым.

Робин не мог скрыть разочарования, когда увидел свои картины в средней галерее.

— Разве я смогу продать хоть одну картину, когда их запихивают в самое невыгодное место? — с отвращением произнёс он. Джон постарался придать лицу выражение сочувствия.

За поздним обедом Джон объяснил брату условия завещания матери, потому что семейные адвокаты так и не добились ответа на свои письма мистеру Робину Саммерсу.

— Я из принципа никогда не открываю коричневые конверты, — пояснил Робин.

«Ну что ж, теперь, по крайней мере, понятно, почему Робин так и не появился на свадьбе», — подумал Джон. Он вздохнул и вернулся к завещанию матери.

— На самом деле, всё очень просто, — продолжал он. — Она всё оставила тебе, за исключением одной картины.

— Какой? — тут же спросил Робин.

— Её портрета, который ты написал, когда ещё учился в школе.

— Это моя лучшая работа, — возмутился Робин. — Портрет наверняка стоит не меньше пятидесяти фунтов, и я всегда думал, что она оставит его мне.

Джон молча выписал чек на пятьдесят фунтов. Вернувшись тем вечером в Бирмингем, он не сказал Сьюзан, сколько заплатил за две картины. Данстена он повесил над камином в гостиной, а портрет матери — в своём кабинете.

Когда родился их первый ребёнок, Джон хотел, чтобы крёстным отцом стал Робин.

— С какой стати? — спросила Сьюзан. — Он даже не удосужился приехать на нашу свадьбу.

Джон не мог не согласиться с доводами жены. И хотя Робина пригласили на крестины, он не только не приехал, но даже не ответил на письмо, несмотря на то, что оно было отправлено в белом конверте.

Года через два Джон получил приглашение от галереи «Крю» на долгожданную персональную выставку Робина. На самом деле оказалось, что там представляются два автора, и Джон, безусловно, купил бы работы второго художника, если бы не боялся обидеть брата.

Вообще-то он остановился на одной картине маслом, записал её номер и на следующее утро попросил секретаршу позвонить в галерею и заказать её на своё имя.

— К сожалению, понравившуюся вам работу Питера Блейка продали в день открытия, — сообщила она.

Он нахмурился.

— Спросите, пожалуйста, сколько они продали картин Робина Саммерса?

Секретарша повторила вопрос и, прикрыв трубку рукой, доложила:

— Две.

Джон снова нахмурился.

На следующей неделе Джон опять приехал в Лондон — он представлял компанию на автомобильной выставке в Эрлз-Корт. Он решил заглянуть в галерею «Крю» и посмотреть, как продаются работы брата. Никаких перемен. Всего две красных точки на стене, а Питер Блейк почти весь распродан.

Ещё больше расстроившись, Джон вышел из галереи и направился обратно на Пикадилли. Он чуть не прошёл мимо неё, но когда увидел нежный цвет лица и изящную фигуру, то понял — это любовь с первого взгляда. Он долго стоял и смотрел на неё, обуреваемый страхом, что она может оказаться слишком дорогой для него.

Джон вошёл внутрь галереи, чтобы рассмотреть её получше. Маленькая, нежная и изысканная.

— Сколько? — тихо спросил он, глядя на женщину, сидевшую за стеклянным столом.

— Вюйар? — уточнила она.

Джон кивнул.

— Тысяча двести фунтов.

Словно во сне, он достал чековую книжку и выписал чек на сумму, которая, он знал, опустошит его счёт.

Вюйара он повесил напротив Данстена. Так начался роман Джона с дамами на портретах со всего мира, хотя он никогда не признавался жене, во сколько ему обходятся эти возлюбленные, заключенные в изящные рамы.