Короче говоря. Из записной книжки репортёра

Площадь перед университетом просторная, выложена бетонными плитами. Идешь неспешно по ним [а куда в Берлине можно спешить, если не на обед?] и вдруг замечаешь под ногами плиту со свежими цветами и надписью: здесь, мол, 1 мая 1934 года нацисты сжигали книги прогрессивных писателей.

А дальше взгляд цепляется за прямоугольное окно — прямо в площади. Метр на метр оно размером, наверное. За ним, внизу, — просторная, матовым светом освещенная комната… с белыми пустыми стеллажами для книг.

До боли в сердце зрелище-предупреждение.

***

ПО КРИВОМУ РОГУ поезд тянется изнурительно долго — город очень растянутый: более 120 километров, как никак. И унылая картина за окном: красные дома, красные, словно ржавым пеплом посыпанные, дороги.

И вдруг — три буренки. Красные! Как будто бы и их припудрило изрядно криворожской специфической пылью.

Лежат себе среди зеленой [слава Богу] травы и ленивым взглядом провожают поезд.

***

КАК-ТО мы с приятелем, гуляя поздно вечером по Брюсселю, задержались возле огромного, обнесенного кованым забором здания, ярко освещенного, несмотря на поздний вечер, огнями.

Заметив вышедшего из ворот мужчину, поспешившего к ожидавшей его машине — водитель предупредительно и дверцу открыл уже, приятель мой, изрядно владеющий французским, окликнул его и поинтересовался, как пройти к Дворцу правосудия [это одно из самых величественных современных сооружений Брюсселя].

Тот охотно объяснил, а потом полюбопытствовал, кто мы такие.

Узнав, что из Украины, обрадовался почему-то, пожелал добра и уехал.

Мужчина этот, как объяснил мне приятель, был… сенатором — членом высшего органа власти Бельгии. Членом, точнее говоря, его франкоговорящей половины.

Я слушал объяснение моего спутника и думал: а у нас поздно вечером на улице состоялся бы разговор с парламентарием, скажем, губернатором или мэром? Можно их остановить так же запросто, как бельгийского сенатора, чтобы узнать дорогу и услышать в ответ пожелание добра?

Ответ, по-моему, очевиден.

И еще одна аналогичная история из бельгийской столицы. Уже даже не поздно вечером, а глубокой ночью — часа в два, видимо, останавливаем на улице все с тем же приятелем двоих прохожих и спрашиваем, как добраться до Чайна-тауна.

Там находился наш отель, откуда утром мы должны были уезжать. Частично время до отъезда мы решили скоротать в прогулке по Брюсселю. Поэтому и оказались в столь поздний час на улице.

Остановленные нами ответили, мы поблагодарили их и отправились восвояси.

А потом, неожиданно для себя, не сговариваясь, оглянулись. Те, у кого мы спрашивали, тоже смотрели в нашу сторону, о чем-то оживленно рассуждая.

И тут до нас доходит: мы же спрашивали по-русски. И нам по-русски ответили. В Брюсселе. В два часа ночи.

Такая она, Европа. Далекая и близкая.

Парни, кстати, были из Средней Азии. В Брюссель приехали на заработки. На какие конкретно, мы выяснять не стали.

***

В БЕРЛИНЕ, почти в самом центре города, есть удивительно неряшливая улица. Неряшливость ее, однако, — специально устроенная. А тусуются там, как правило, свободные, скажем так, художники, которых вполне устраивает средневековый беспорядок улицы. Много и молодежи здесь. В первую очередь, студентов.

Кафе и пивбары уличные — соответствующие: грязноватые [что не типично для немцев], с налетом, я бы сказал, старины. Словно в 18-й век попадаешь, заходя в них.

На улице поразило меня одно пятиэтажное здание, подготовленное к реставрации. В нем находилась почта, а для того, чтобы выселенный дом не мозолил глаза прохожим, власть кинула клич: напиши признание в любви и наклей его на почту бывшую.

И здание все, до самой макушки, оказалось заклеенным такими призывами. Некоторые — с четвертушку тетрадного листа. Другие — с афишу.

А у меня под рукой в тот момент только записная книжка оказалась. Пришлось довольствоваться ей.

***

ПОД ПРИГОТОВЛЕННОЕ на открытом огне мясо, мы, небольшая компании украинских журналистов, приехавших в Берлин по приглашению Гете-института [Немецкого культурного центра им. Гете], заказали и сидим, негромко переговариваемся. Ждем. Потому что пиво в берлинских барах нужно подождать — пока пена на нем усядется [или уляжется?] Наливают его, кстати, осторожно, неспешно. Почти ритуально.

И вдруг кто-то из наших обращает внимание на мужчину за соседним столиком. Очень уж он показался на кого-то похожим… Первым узнавший его негромко говорит нашему спутнику из Гете-института: «Смотри, министр иностранных дел Германии с какой-то студенткой завтракает».

Это была, конечно же, шутка, но наш провожатый, окинув взглядом сидящего, осторожно замечает: «Это и правда он».

Как? — поражаемся мы. Министр иностранных дел Ёшка Фишер [дело было в начале двухтысячных годов] без охраны в самом что ни на есть рядовом кафе, где не очень чисто, пахнет жареным мясом, пивом и табаком? Одетый едва ли не в брезентовую куртку?

«Как министр проводит свое личное время — это его личное дело. И никто не может вторгаться в его личную жизнь», — был дан нам ответ.

Министр, однако, догадался, что мы говорим о нем, что мы узнали его. Он вдруг засобирался и увел девушку прочь.