Король

– Ха – говорят! Марта, кстати, подружка моя… Я ее потом пришлю, если хотите… Ну, что встали-то, как не родные, а?

Повесив поясок на забор, гулящая вошла в землянку первой. Скинула овчину, повернулась, лаская ладонями грудь…

– Ну, раздевайтесь живее, ага…

Минут пять из караулки раздавалось довольное уханье и визг, потом все смолкло, и выскочившая наружу рыжая Сашка бросилась к забору с перекошенным от невыносимой боли лицом. Она что-то сжимала в ладони, что-то такое… горячее, тлеющее… Ох, донести бы, донести бы… И – побыстрей. Пока эти увальни оденутся… а она нарочно их одежку запутала, изловчилась, пока они ей позвонки-хрящики считали, как Марта научила – один, второй, третий… А потом…

Оно, конечно, потом и приятно было б… да только времени уже у Сашки не оставалось совсем.

Вот и выскочила она, набросив на овчинку на голые плечи, лишь бросила – я, мол, сейчас…

Выскочила, побежала к забору… а в ладони тлел уголек! А на заборе поясок веревочный висел-дожидался… пищальная веревка-фитиль…

Уголек – к фитильку… затлел, затлел! Теперь – живенько через забор, к пороховым бочонкам… Фитилек присобачить. Ага… И обратно – так же вот, живо.

Успела Сашка. А сердце так билось, что казалось – вот-вот из груди выскочит.

Тут и шведы из землянки выскочили, караульщики хреновы… Сашка – к ним. На шеи бросилась, поцеловала – сначала одного, потом другого. Улыбнулась игриво:

– А я к вам еще зайду!

– Заходи, милая.

Помахала рукой рыжая, да в шведский лагерь прямиком… Шла-шла, и вдруг к-а-ак громыхнуло! У первогодков-солдатиков, что дровишки у графского шатра кололи, шапки сдуло, сам шатер чуть не повалило напрочь, и уж палаток сорвало – не счесть! Огненный вал поднялся, вздыбился, засиял над всем лесом, словно дыхнул лютым пламенем огромный огнедышащий дракон!

– Что? Что такое? – воины выскакивали из шатров, выбегали на улицу.

– Что там такое? Что?

– Еретики кальвинские пороховые бочки подожгли, – плача, кричала Сашка. – В отместку! Ой, люди, горе, горе, спасайтеся!

Слух быстро распространился:

– Гофлейты скотские подожгли!

– В отместку за недавнюю драку!

– Да там все по-честному было.

– И все одно – подожгли!

– Бей их, бей, парни!

Разогнав хилые патрули, немцы и шведы напали на шотландский лагерь с палками, однако разгоревшаяся драка тут же переросла в самое настоящее побоище: зазвенели клинки, загромыхали выстрелы, пролилась первая кровь…

Надо отдать должное воеводам – Клаусу Акезену, Понтусу де ла Гарди, Арчибальду Дунпробину Шотландскому, разгореться огню взаимного уничтожения они не дали, выставили верные роты да дали залп, остужая разгоряченные головы… Остудили. Под свои же пули лбы подставлять дураков не нашлось. Правда, шотландцы на следующий день ушли – разобиделись. Ну, ушли и ушли – их дело. Войск под Везенбергом и без них хватало.

* * *

– Ну, что – домой? – подойдя к сидевшей у костра Сашке, негромко спросил Федор. – Вроде все здесь… Смелая ты, Графа, до ужаса! Ой… а что с рукой-то?

Парнишка кивнул на обожженную Сашкину ладонь.

Рыжая скривилась:

– Ерунда. Перевяжу тряпицей. Да и не болит уже почти.

– А почто слезы-то на глазах?

– Парней жалко свейских, – честно призналась гулящая. – Хорошие парни, добрые.

– Тю-у-у… Нашла, кого жалеть, – Федька подбросил в костер угли. – Для того мы с тобой и тут, чтоб им плохо было.

– Да, для того, – грустно кивнув, девушка взглянула на усыпанное сверкающими звездами небо. – И все ж таки как надоело уже воевать. Кто бы знал бы… Замуж хочу! Вот!

* * *

– Послание от фон дер Гольца? – Его величество округлил глаза и протянул руку. – Ну, давай, давай, посмотрим, что он там пишет. Вообще – удивительно…

Петер с поклоном протянул свиток с привешенной к нему красной восковой печатью с изображением вепря – родовой герб барона.

Сорвав печать, Магнус развернул свиток… и разочарованно зевнул, прикрыв рот рукою:

– Ах, вон оно что. Это всего лишь письмо в газету… Ну, в «Ливонскую правду». Маша, почитай…

Сейчас, утром, после молитвы, король и королева завтракали у себя в покоях по малому церемониальному статусу – без придворных и парадных костюмов. Арцыбашев – в камзоле без рукавов, Маша – в простом домашнем платьице стоимостью около сорока талеров (жалованье двадцати ландскнехтов за год беспорочной службы). Да и блюда особым разнообразием не отличались – гусиные крылышки, паштет из дичи, жаренный на вертеле заяц, куриный бульон с чесноком и тмином, и прочее, по мелочи. Еще ко всему – кувшинчик любимого Машиного рейнвейна да всякого рода заедки – коржи, булочки, баранки. Так вот скромненько завтракали, по-домашнему. Ливония ведь не такая богатая страна, чтоб по утрам пиры закатывать!

– Петер, баранку хочешь?

– С удовольствием, ваше величество!

Парнишка начинал со слуг еще в те времена, когда его молодого господина, сира Магнуса Ливонского, никто не воспринимал как истинного и уважаемого всеми монарха, а потому сейчас, когда король вошел в силу, пользовался некими привилегиями. Мог явиться к завтраку вот так, почти что без всякого дела. Подумаешь, письмишко принес.