Всем было весело. И пусть дом Эрондитесов рушился, они все равно нашли повод отпраздновать. Дит едет в Феррию и там будет заниматься музыкой. Феррия – страна, где переводили труды величайших мыслителей древнего мира и зачитывали их на площадях, где художники в одночасье меняли каноны живописи, где богатые городские меценаты демонстрировали свой статус, содержа целый штат крепких трудоспособных людей, которые целыми днями ничего не делали, а ночами исполняли музыку.
Друзья проводили Дита на корабль и помогли ему загрузить пожитки в тесную каюту, а потом стояли на палубе, любуясь небом, кораблем, командой, заливом. Дит потянул одного из парней за рукав и отвел в сторону. Вручил два письма и тяжелый кошель.
– Кос, доставишь это от меня? Я сам не смог. Кошелек и вот это письмо – для матери.
– Боги благодатные, Дит, откуда у тебя столько? Неужели королевское серебро?
– Да, – признался Дит. – Я оставил немного себе, но бо́льшую часть хочу отдать матери. Ей пригодится.
– Понимаю. Если твой отец решит взять жену помоложе. А другое письмо?
– Это для Седжануса. Если король дозволит, отнесешь? Я попытался навестить его, но меня не пустили. Никому не разрешено говорить с ним.
Кос согласился. На палубу вышел капитан и велел покинуть корабль всем, кто не собирается на Полуостров. Корабль взял курс на Тегмис, и опустилась ночь.
Внутри городских стен, в укрытом за стенами дворце, в подземельях этого дворца, где стоит вонь и жалкие крохи воздуха проникают, будто по ошибке, сквозь крохотные окошки, выходящие в световые колодцы, день не отличался от ночи. Круглые сутки единственным источником света были горящие лампы за дверями камеры. Седжанус сидел, прислонившись к шершавой каменной стене. Ему повезло. У него было то, чего не имели другие. Был матрац на каменной койке, было окно шириной не больше его лица – зарешеченное, оно выходило в воздушную шахту, которая пронизывала тюрьму, словно дымовая труба, и поднималась на поверхность. Он не был прикован. Время от времени прохаживался по камере, подтягивался на прутьях решетки и припадал к окну, чтобы глотнуть воздуха, не пропитанного тюремной вонью.
Когда приносили еду, он спрашивал о брате. Просил, умолял, но тюремщик не произносил ни слова. Лишь оставлял пищу и уходил.
В своей вилле среди тихих полей, где слышалось лишь мычание скотинки из конюшен и амбаров, барон Эрондитес с рассеянным удовольствием доедал ужин. Ему было невдомек, что сюда на быстром коне скачет гонец. Наступила глубокая ночь, прохладная тьма приглушала все звуки – и деревенские, и городские. Барон Эрондитес, довольный тем, как прошел день, лег спать. И в городе, во дворце тоже наступила тишина. Седжанус наконец погрузился в сон. Уснул и Дит, убаюканный волнами винно-темного моря.
В дворцовом лазарете сквозь арочное окно сияла луна. Возле единственной занятой кровати крохотным язычком пламени горела лампа, по углам комнаты и под сводами высокого потолка собиралась тьма. Релиус не спал. Он слышал, как в дальнем конце лазарета открылась и закрылась дверь, видел, как по просторной палате к нему направляется король. Шаги его звучали не громче, чем лунные лучи, падавшие через окно. И табуретка, на которую он сел и зацепился лодыжкой за одну из ножек, тоже не издала ни звука. Он был словно сон, и Релиус засомневался, не снится ли это.
Релиус прочистил горло и шепнул:
– Я слыхал, по ночам вы в одиночестве бродите по дворцу.
– Раньше бывало, – признался король. – Но сегодня я не один.
Релиус с трудом поднял голову с подушки и сквозь мрак различил в дальнем углу палаты смутные фигуры.
– Это мне в наказание, – сказал король. – За то, что пошел в сад, хотя знал, что он не обыскан. Теперь я обещал всегда брать их с собой.
Релиус ничего не сказал.
– Я буду держать это обещание, пока не пойму, что за его нарушение мне ничего не будет, – сказал король. – На это уйдет время. Она… – Он замолчал, подыскивая слово, и, видимо, одно за другим отвергал «взъярилась», «рассвирепела», «пришла в бешенство». – Осталась недовольна.
Релиус опять ничего не сказал. Он ждал.
Король понял это.
– Некоторое время назад тебе пришло в голову, что это было бы утонченной местью. – Он обвел рукой пустую палату. – Провести ночь здесь, на чистых простынях, возле теплой жаровни, с отгоняющей кошмары лампой у кровати, а утром вернуться в холод и тьму тесной камеры в подземельях дворца.
Король словно прочитал мысли Релиуса.
Релиус не сразу смог ответить.
– Неужели так оно и есть? – прошептал он. Осторожно повернул голову, ища ответ на лице короля.
– Нет.
Релиус все еще смотрел не мигая.
– О боги, – простонал он и закрыл глаза. Казалось, хотел глубже забиться под одеяло.
Король подтвердил то, что Релиус оставил невысказанным.