Король без королевства. Людовик XVIII и французские роялисты в 1794 - 1799 гг.

В результате Пруссии пришлось балансировать между принципом монархической солидарности и стремлением ничем не задеть Францию. В шифровке из Берлина от 22 мая (2 июня) 1795 г. русский посол Алопеус сообщал, что Гарденберг, который к тому времени вернулся на родину, в личной беседе выразил уверенность, что «во Франции будет восстановлена монархия, имея в виду монархию конституционную». При этом он подчеркнул, что «ему кажется невозможным, чтобы один из эмигрировавших принцев взошел на престол»{1037}. Впоследствии он счёл уместным смягчить свою позицию, ничего по сути в ней не меняя. Как докладывал Алопеус в послании от 16 (27) июня, в новой беседе Гарденберг заявил, что, по его мнению, «несмотря на то, что французских принцев мало любят во Франции, состояние дел полностью изменится, если Месье прибудет в Вандею, чтобы возглавить роялистов»{1038}. По всей вероятности, ему было отлично известно, что Англия активно противодействовала этому желанию Людовика XVIII, а без неё оказаться на берегах Франции король не мог.

Чтобы продемонстрировать лояльность республике, Фридрих- Вильгельм II даже отказался объявить траур по случаю смерти Людовика XVII. На недоуменный запрос русского посла поступил ответ, что

поскольку этот принц не был признан Королем Пруссии в качестве Короля Франции, то траур по нему мог бы быть объявлен лишь как по Дофину, однако в соответствии с этикетом, основанным на законе 1734 г., в этом случае не объявляется траур даже по принцам прусского королевского дома, скончавшимся до достижения 12-ти лет.

«По крайней мере, это то объяснение, которое мне дал граф де Гаугвиц{1039}», - добавлял Алопеус в некоторой растерянности {1040}.

Однако Фридрих-Вильгельм II решил на официальном уровне ситуацию не обострять. Получив письмо Людовика XVIII, король Пруссии, по-прежнему титулуя его графом Прованским, направил ему ответ, содержащий

выражение дружбы и заинтересованности в том, чтобы французская нация в скором времени признала те великие обязательства, которые возлагают на неё принцы дома Бурбонов, и пожелал ему счастья на долгие лета{1041}.

Когда же Людовик XVIII послал королю Пруссии второе письмо, то получил на него, как пишет Алопеус, «очень сердечный ответ»{1042}. Ответ, но не признание, хотя едва ли можно было ожидать большего при том, что король Пруссии, постоянно поглядывая в сторону Франции, неохотно принимал в своих землях эмигрантов, ещё менее охотно поддерживал их финансово, а в 1797 г. даже запретил носить на его территории кресты Ордена Св. Людовика{1043}.

Подобного же курса придерживалась и часть других германских государств. Так, например, 1(12) августа полномочный министр в Мюнхене И. Тункель доносил в Петербург из Баварии:

Мне сказано, что дядя умершего Короля французского сообщил двору здешнему о приёме его престола, и что отсюда ответствовано токмо с выражением желания о лутшем жребии для него и для фамилии Королевской, не давая в грамоте ему титул величества{1044}.

Немногим раньше, 28 июня (9 июля), генеральный консул России в Остенде И. Фациус докладывал графу Остерману из Ашафенбурга, что курфюрст Майнца получил письмо о вступлении Людовика XVIII в свои права и теперь раздумывает, дать ли аудиенцию его посланнику, поскольку Ратисбонский сейм только что принял решение о начале мирных переговоров с Францией{1045}.

В этих условиях чрезвычайно принципиальной оказывалась позиция Австрии - не случайно Екатерина II отдала распоряжение российским дипломатам в этой стране предпринять соответствующие шаги ещё до получения официального сообщения о смерти дофина {1046}. Однако в депеше от 27 июля (7 августа) русский посол в Вене граф Разумовский сообщал графу Остерману, что письмо Людовика XVIII с извещением о вступлении на престол оставлено императорским двором без ответа «вплоть до дальнейшего развития событий», а сам обмен подобными письмами рассматривается австрийцами как несвоевременный{1047}.

Вообще, отношения Людовика XVIII с Венским двором были, пожалуй, самыми сложными. И дело здесь не только в личной неприязни, хотя в своё время граф Мерси д’Аржанто немало сделал, чтобы рассорить его и с Марией-Антуанеттой, и с Марией-Терезией, а Иосифу II он и без того никогда не нравился. В историографии встречаются утверждения, что с того времени, как принцы оказались в эмиграции, именно Австрия ставила палки в колёса всем их инициативам - начиная от стремления возглавить армии эмигрантов и заканчивая отказом признать графа Прованского Регентом Франции{1048}. Ещё император Леопольд писал своей сестре:

Принцами и их окружением невозможно ни воспользоваться, ни гордиться, ни помочь им; а сами они стремятся лишь вызвать затруднения или скомпрометировать{1049}.

Унаследовав эту политику, Франц II не отвечал ни на одно письмо графа Прованского{1050}. В 1795 г. Вена демонстративно объявила траур не по Людовику XVII, а по сыну Людовика XVI{1051}, то есть, соответственно, и Марии-Антуанетты.