Когда Людовик-Станислас немного подрос, в апреле 1771 г. Людовик XV принял решение об официальном создании его Дома. Не углубляясь во взаимоотношения принца с его офисье{104}
, значительная часть которых принадлежала к титулованной знати; назову лишь тех из них, кто сохранит связи с Месье в годы Революции.Гардеробмейстером числился Клод-Антуан де Безьяд
Обер-камергером графа Прованского в «Королевском альманахе» значится Франсуа-Клод-Амур дю Шарьоль
Клод-Луи-Рауль, граф де Ла Шатр (
Шарль-Сезар, граф де Дама д’Антини (
Свадьба Людовика-Станисласа состоялась 14 мая 1771 г. Людовик XV выбрал ему в жёны Марию-Жозефину Савойскую, дочь наследника трона Виктора-Амедея Савойского и внучку короля Сардинии. Невеста была на два года старше жениха. Двор оказался настроен к ней весьма критично; и она, в свою очередь, по всей видимости, не смогла его полюбить. Отлично зная, что её считают слишком провинциальной, принцесса не видела необходимости изменять принципам, в которых была воспитана. Однажды, когда она отказывалась принять участие в королевской театральной постановке, и Мария-Антуанетта заметила, что принцесса могла бы и не быть столь щепетильной, раз играет сама королева, Мадам гордо ответила: «Если я и не королева, я из того дерева, из которого их делают!»{109}
Разумно было бы дополнить эти сугубо биографические сведения кратким рассказом о характере принца, однако это едва ли возможно: несмотря на то что жизнь Месье постоянно проходила на виду, и отдельные её эпизоды отражены в многочисленных бумагах и мемуарах, по сути, ни один из биографов, не отдаваясь во власть фантазии, не может ответить на вопрос, что представлял из себя граф Прованский: каковы были его желания и надежды, склад характера, политические взгляды. Это то и дело приводит историков к необходимости - осознанно или неосознанно - приписывать Месье те интенции, которые казались бы им уместными и логичными, но которые совершенно невозможно подтвердить с опорой на конкретные документы.
На мой взгляд, подобная ситуация объясняется тем, что с юных лет граф Прованский научился использовать публичный образ жизни, неотъемлемый от статуса принца крови, себе на благо; он был мастером репрезентаций. Он намеренно создавал и проецировал вовне те образы «сына Франции», которые отвечали его интересам, и уловить за этой системой образов его собственный характер весьма сложно.