Король без трона. Кадеты империатрицы

Время шло, деньги убывали. Кантекор обносился… Все это действовало на него крайне удручающе, и он стал топить свое горе в вине. Он начинал ненавидеть принца, упрекал себя в глупой, излишней доброте. Не будь он так мягкосердечен, то все уже было бы давно обделано и покончено. Да, не следовало обращаться к Фуше, к этой двуличной лисице, вечно играющей в руку и нашим и вашим, а надо было передать принца в руки Савари. Тот совсем другого характера; тот действует по-военному: раз, два — и готово, он не любит излишних проволочек. Да, сдурил, что и говорить! Поступи он сразу так, и все было бы иначе… Он теперь утопал бы в достатке и пользовался бы всеобщим уважением и почестью, тогда как теперь… Ах, во всем виновата его неуместная доброта! Чтоб ей пусто было! Кантекор был твердо уверен в своей «доброте».

Ворча, ругаясь и проклиная, он снова принимался за свои розыски. Он еще пуще обносился; сапоги просили каши, вид у него был самый бродяжнический. Он уже стал терять надежду на удачный исход своих розысков и тогда отправился в окрестности Компьена. Однако и там Кантекора ждала полнейшая неудача. Все, на кого он рассчитывал, померли: Иммармон и Прюнже были убиты, д’Этиоль сгинула неведомо куда, Луиза де Кастеле — тоже… О графе де Тэ ничего не было слышно; верно, помер и он.

Магазинчик часовщика Борана пустовал. В нем распоряжались чужие люди (Блезо с женой), а куда исчез сам Боран с дочерью — было неизвестно. И все так: не осталось ни одной нити, которая могла бы привести Кантекора к желанной цели, все было уничтожено, разбито, растеряно, явился полнейший разгром. На что надеяться? Чего ждать? Судьба беспощадно загнала его в тупик. Кончать самоубийством? Это ему-то, герою террора, воину и победителю под Аустерлицем? Ему, храбрецу, тысячу раз рисковавшему своей шкурой ради того или иного дела? Ему, так бесстрашно следовавшему за принцем под Йеной и Эйлау? Это было уже чересчур несправедливо!

Увы, время шло, не принося никаких изменений. Что делать?

А между тем тот, кого Кантекор так страстно разыскивал, находился во Франции. В одно осеннее утро Гранлис в сопровождении Борана и Рене въехал в столицу мира, в тот самый город, который радостно салютовал его рождению сотней пушечных выстрелов.

Принц был еще очень слаб и беспомощен. Обо всем заботились Боран с дочерью. Они единодушно решили не возвращаться на Вавилонскую улицу, а найти какое-нибудь другое помещение, более безопасное и затерянное в отдаленных уголках столицы.

Их выбор остановился на набережной д’Анжу, в виду порта Сен-Поль, где они могли любоваться видом приходящих и отходящих судов, а также зрелищем прачек, приходивших полоскать белье. Это был чисто провинциальный, патриархальный уголок.

Но это было необходимо. Во что бы то ни стало надо было пустить по ложному следу шпионов, следивших за принцем и вечно вынюхивавших его следы во всех закоулках Парижа. Приходилось скрываться и от доктора Дитриха, который собирался приехать в Париж и не замедлил бы явиться по данному ему адресу.

Несмотря на свою глубокую благодарность и признательность, Рене не хотела встречаться с доктором Дитрихом. Она знала, что тот любит ее, и чувствовала, что ей не избежать его признания и предложения. А чем она могла мотивировать свой оскорбительный отказ?

Итак, принц и его двое преданных приверженцев поселились на третьем этаже скромного дома набережной д’Анжу. Они жили как отшельники, в ожидании того дня, когда принц будет в силах снова вступить в отправление своих служебных обязанностей.

В околотке не интересовались ими. Все решили, что вновь прибывшие — очень бедные люди, и все были правы.

Ко всем заботам принца присоединились еще и материальные невзгоды. Недостаток в деньгах с каждым днем давал себя чувствовать все сильнее и сильнее.

Раньше принц не ощущал этого недостатка. Он пользовался вкладами родителей в германских и итальянских банках, а также огромным кредитом, который открыли ему его преданные партизаны. Теперь же дело изменилось. Вклады были исчерпаны, так как принц, как прирожденный вельможа, жил, не рассчитывая грошей. Теперь у него только и оставалось ресурсов, что кредит в одном из римских банков.

Надо сказать, что денежные расчеты и денежные пересылки из одной страны в другую и из одного города в другой были обставлены большими затруднениями и требовали массы времени. Из десяти же тысяч франков Борана остались шесть, и вот на них-то и существовали наши отшельники.

— Скорее бы окрепнуть! — говорил иногда Гранлис. — Ведь мне необходимо ехать в Рим, получить деньги…