Король без трона. Кадеты империатрицы

Гранлис удивлялся, слушая этих героев, готовых на смерть за свое дело, которое было его собственным! Какие люди! Как жаль их! Он готов был в эту минуту отдать все на свете, чтобы пожать им руки, открыться им, встать во главе их славной борьбы. Но одни из них оскорбляли его, другие не знали, презирали и видели в нем ренегата.

— Маркиз, я вынужден записывать ваши показания с точностью, — иронически предупредил Кантекор, — это мой долг, но, поверьте, мне очень жаль, что вы ухудшаете свое положение…

— Комиссар, не вмешивайтесь не в свое дело! — перебил его маркиз. — Вы все равно не поймете этого, мы с вами из разного теста. Мне нравится издеваться над тем, чему вы служите; я очень рад умереть в двадцать пять лет, потому что все храбрые люди уже умерли и потому что тогда маркиза Диана надолго сохранит нежное воспоминание обо мне… Не правда ли, маркиза?

— Ах, вы удивительно сумасбродны, Ормансе! Но что скажет на это ваша мать? — вздохнула Диана.

— Она, конечно, поплачет, — резко заявил молодой человек, — но ведь теперь все знатные матери плачут, потому что погибают их дети. Что же делать! Короли погибли первыми!

— Маркиз, берегитесь! Вы сейчас же растрогаетесь! — насмешливо протянул Кантекор.

— Я? Никогда! Что нужно сделать, чтобы убедить вас в этом? Да!.. Вот… Долой Бонапарта! Да здравствует король Людовик! — крикнул звучным голосом молодой роялист.

— Заткните ему горло! — проревел Кантекор.

В одну минуту рот маркиза был завязан платком.

«Да здравствует король Людовик!» — этот крик проник в самое сердце законному наследнику престола, неведомому, забытому или презираемому собственными подданными.

Кантекор снова взялся за допрос:

— Четвертый! Ваше имя?

Ответа не было. Перед ним стоял теперь, со свежим кровавым шрамом на голове, бледный и мрачный, по обыкновению одетый в глубокий траур, граф Арман де Тэ. Побледнев еще более, но не от страха, а от бешенства, граф дрожал от гнева.

С той самой минуты, как Гискар грубым толчком в спину втолкнул его в зал, его взоры ни на минуту на отрывались от сидевшего за столом комиссара. Сначала это был взгляд довольно равнодушный, но затем в нем промелькнула искра воспоминания, разгоравшаяся все больше и больше и, наконец, превратившаяся в уверенность, запылавшая ярким огнем жестокой ненависти и злобы.

— Ваше имя? — во второй раз спросил Кантекор.

Граф молчал, выжидая минуту, когда встретятся их взгляды, чтобы окончательно убедиться в смущении врага, которым он уже заранее наслаждался. Но Гискар потерял терпение.

— Слышишь, ты? Тебя спрашивают, скотина! — крикнул он.

Де Тэ покраснел при этом оскорблении и, каким-то чудом освободив свои руки, незаметно ощупывал свои карманы. Кантекор положил перо и поднял голову.

— Послушайте, — начал он, — я вас спраши…

Он не кончил своей фразы. Его лицо исказилось, пожелтело, взоры остановились в ужасе на окровавленном призраке того… Но ведь он знал, что тот жив, знал наверное… Который же это де Тэ, теперь попавший в его власть: новый друг принца или тот, конногвардеец?

Он старался успокоиться, овладеть собой, а тем временем Гискар продолжал усердствовать:

— Твое имя, расчесанная по моде собака! Скажешь ты его наконец?

— Князь Борисов, — удостоил наконец ответом де Тэ, не вынимая рук из своих карманов. — Этот господин знает меня, не правда ли, сударь? — обратился он к Кантекору.

Но комиссар почему-то медлил с продолжением допроса. Гискар, заметив строгий костюм графа, снова крикнул ему:

— По ком ты носишь траур, чертов шуан?

— По тебе, — яростно бросил ему де Тэ и, выхватив из кармана пистолет, выстрелил в упор, прямо в сердце Гискара и послал вторую пулю наугад в Кантекора.

Тот, предупрежденный первым выстрелом, успел уклониться в сторону, и пуля попала ему в плечо; он покачнулся, но остался на ногах. Гискар остался лежать посреди пола, неподвижно распростертый на спине.

Так погиб квартирмейстер 7-го драгунского полка, обладатель самых лучших усов во всем отряде.

Над его трупом произошла свалка. Де Тэ — князь Борисов — был сбит с ног ударами кулаков и тяжелых сапог.

Диана выпрямилась в своем кресле и кричала об убийстве, а Гранлис, забыв всякую осторожность, не помня себя, бросился в самую свалку.

— Господа! Господа! — кричал он. — Двадцать на одного! Солдаты, постыдитесь! Это недостойно! Я запрещаю вам, я приказываю вам! — Он говорил тоном короля, но, заметив это, спохватился, замолчал на минуту, а затем снова продолжал: — Я приказываю! Я, офицер императора, приказываю вам отпустить этого человека, я запрещаю вам бить его… Довольно!

Ему повиновались, его послушали, но не раньше, чем убийцы убедились, что их жертва прикончена: де Тэ лежал без движения около Гискара, в разодранном костюме, такой же мертвый, по-видимому, как и тот…

Кантекор, отойдя в сторону, обнажил плечо и стал рассматривать рану. Рассвирепевшие драгуны, оставшись без начальства, начали неизвестно почему ссору между собой. Царил полный хаос…