В сорок два года он казался почти стариком. Его бледное, бескровное лицо с бегающими, лукавыми глазами выдавало натуру низменную, бесстрастную, без всяких принципов и без предрассудков. Говорил он глухим, однообразным голосом.
— Вы видите, я удалил своих людей, они находятся на лестнице или в нижнем этаже, — начал он, — я не нахожу нужным, чтобы они слышали нас. Теперь приступим к делу. Если у вас есть оружие, потрудитесь отдать его мне.
— У меня нет оружия, — сказал Гранлис.
— Ваши бумаги?
— У меня их нет при себе.
— Честное слово дворянина?
— Я даю вам его.
— Хорошо, я верю вам.
— А это? — лукаво спросил Кантекор, выходя из тайника, куда он проскользнул за спиной принца, и держа в руке листок бумаги, на котором были набросаны стихи в честь возлюбленной Полины.
Принц вырвал листок из его рук и разорвал его на мелкие кусочки.
— Что это такое? — строго спросил Фуше.
— Просто стихи, ваше превосходительство, самые невинные, в честь красавицы. Клянусь вам…
Фуше спрятал лицо в свой галстук с довольным видом; он любил подмечать мелкие слабости великих людей. После некоторого молчания он резко спросил:
— Ваше имя?
После мгновенного колебания принц, успокоительно улыбнувшись Рене и Борану, твердо произнес:
— Шарль Луи де Гранлис.
— Вы в этом уверены? — лукаво спросил министр. — Хорошо! Будем продолжать. Вы, как вам известно, изгнаны из Франции, а между тем вы здесь.
— Это правда, но многие эмигранты вернулись со мной; мы думали, что время стало спокойнее.
— Тогда почему же вы скрываетесь?
Принц покраснел и, порывисто встав с места, воскликнул:
— Прежде всего, кто вы такой, чтобы допрашивать меня? По какому праву? По какому поводу? Вы поймали меня — отлично, но не злоупотребляйте этим! Я приехал во Францию, я — понимаете? — я сам, чтобы поступить на службу в императорскую армию, без всякой задней мысли, единственно с целью служить своей стране, все равно при каком правлении, желая приобрести себе славу независимо от каких бы то ни было имен. Вот и все! Если во времена империи это — преступление, тем хуже для императора!
— Господин Гранлис, — спокойно ответил Фуше, молча выслушавший принца с ледяным выражением бесстрастного лица, — я отвечу по порядку на ваши вопросы. Кто я, какое мое звание и права? Я — Жозеф Фуше, министр императорской полиции.
— Вы! Вы! — содрогнулся принц.
Фуше подумал, понял и улыбнулся почти зловещей улыбкой:
— Да, я понимаю вас… Тяжелые воспоминания… Но оставим их. Вы приехали во Францию служить в императорской армии? Как рассчитываете вы достичь этой цели под вымышленным именем?
— Я надеюсь на покровительство при дворе, помогавшее мне и раньше.
Фуше вновь улыбнулся.
— Императрица… — проговорил он. — Да-да… Все это очень странно… Ведь у вас есть другая протекция… в Италии, в Риме!..
Гранлис побледнел; полиция уже проникла в его заветную тайну! Пользуясь его смущением, Фуше холодно произнес:
— Вы неосторожны! Пример герцога Энгиенского должен был бы остановить вас на пути.
Принц гордо вытянулся при этом роковом намеке и сказал:
— Если вы хотите прийти к тому же, то действуйте скорее!
При этих словах Боран и Рене бросились к нему и с плачем хотели защитить его своим телом.
— Никто не думает об этом, — сказал Фуше в раздумье, — никто, уверяю вас.
В первый раз в своей жизни бывший цареубийца был в затруднении. Целый рой противоречивых соображений нахлынул на него.
Он говорил себе, что дать возможность Жозефине тайно покровительствовать этому прирожденному врагу императора — значит держать ее в своих руках так же, как и Полину Боргезе. Он соображал, что, владея такой важной государственной тайной, он увеличит еще более свое и так громадное могущество; что, служа в императорской армии, принц будет больше, чем где-нибудь, под его наблюдением и в его власти, что, может быть, впоследствии будет выгодно предать его дядюшкам.
Наконец Фуше думал, что можно пощадить молодость принца, не нанося ущерба императору, и приобрести, таким образом, его признательность, что будет нелишней предосторожностью: ведь времена и обстоятельства могли измениться… Он часто видел такие примеры на своем веку!
А если узнает обо всем император?.. Всегда можно будет прибегнуть к внезапному аресту, сделав вид, что то была просто хитрость с его стороны… Конечно, разумеется…
Медленным, благосклонным жестом Фуше успокоил общее волнение и заговорил примиряющим тоном:
— Господин Гранлис! Дайте мне честное слово первого во Франции дворянина, что вы сказали мне истинную правду, что вы не замышляете ничего против императора и империи, и я закрою глаза и отпущу вас на свободу. Если удастся, вы поступите в армию, если же нет — снова покинете Францию. Но знайте, что там или тут, но я всегда буду следить за вами: от меня ничто не скроется. К тому же наш договор основывается на взаимном доверии. Теперь отвечайте: желаете вы подчиниться ему?
Гранлис молча размышлял. Боран и Рене смотрели на него умоляющим взглядом, вдали, под небом Рима, мелькал образ обожаемой Полины, для которой он готов был пожертвовать всем… Он глубоко вздохнул и произнес: