– Видит Бог, я желал бы, чтобы он был в доспехах, ибо тогда он мог бы выстоять против меня. Он мог бы убить меня и спасти нас всех от этих несчастий.
– Великодушная речь.
Старый рыцарь воскликнул с внезапной страстностью, обращаясь ко всем, кто согласен был его выслушать:
– Почему же вам так хочется верить, что я желал его смерти? Я посвятил Гарета в рыцари. Я любил его. В тот миг, как я услышал о его смерти, я понял, что вы меня никогда не простите. Я понял, что всем моим надеждам конец. Убивать сэра Гарета было не в моих интересах.
Мордред прошептал: «Не от души, стало быть, убивал».
Ланселот сделал последнюю попытку образумить Гавейна:
– Гавейн, простите меня. От того, что я сделал, сердце мое обливается кровью. Я знаю, как вам больно, потому что и мне больно тоже. Может быть, если я принесу покаяние, вы позволите миру вернуться в нашу страну? Не вынуждайте меня сражаться для спасения моей жизни, но позвольте мне совершить паломничество во имя Гарета. Я выйду из Сандуича в одной рубахе и пройду босой до Карлайля, закладывая часовню в память о нем через каждые десять миль.
– Мы полагаем, – ответил Мордред, – что кровь Гарета не искупается сооружением часовен, сколь бы ни были они милы сердцу епископа Рочестерского.
Терпение старого рыцаря лопнуло.
– Придержите язык!
И тут же взъярился Гавейн:
– Веди себя вежливо, ты, убийца, или мы заколем тебя прямо у ног Короля!
– Для этого потребуется больше.
Снова вмешался нунций:
– Сэр Ланселот, прошу вас. Что бы ни происходило, но пусть хоть кто-то из нас сохранит должное терпение и достоинство. Сядьте, Гавейн. За кровь сэра Гарета было предложено искупление, посредством которого, возможно, удастся положить конец войне. Мы ждем вашего ответа.
Наступило выжидательное молчание, и седой гигант заговорил еще более резко:
– Я выслушал речи сэра Ланселота и его щедрые посулы, но он убил моих братьев. Этого я ему никогда не прощу, и в особенности его предательства по отношению к моему брату, сэру Гарету. И если мой дядя, Король Артур, пожелает помириться с ним, тогда Король лишится моей службы и службы всех гаэлов. Сколько бы мы тут ни толковали, мы знаем правду. Этот человек отъявленный изменник и Королю, и мне.
– Никто из назвавших меня изменником, Гавейн, не пережил своего обвинения. Что до Королевы, я все объяснил.
– С этим покончено. Я не позволяю себе выпадов против женщины, если могу без этого обойтись. Я говорю сейчас о приговоре, который вынесен будет тебе.
– Если это приговор Короля, я его принимаю.
– Король уже согласился со мной, до твоего прихода.
– Артур…
– Обращайся к Королю по титулу.
– Сэр, это правда?
Но старик лишь поник головой.
– По крайней мере, дайте мне услышать об этом из уст Короля!
Мордред произнес:
– Говорите, отец.
Артур помотал головой, словно затравленный медведь. Он двигал ею по-медвежьи тяжко, но не отрывал глаз от пола.
– Говорите.
– Ланселот, – услышали все произносимые Королем слова, – тебе известно все, что было и есть между нами. Мой Стол разрушен, мои рыцари разделились или погибли. Я никогда не искал раздора с тобою, Ланс, как и ты со мной.
– Но неужели нельзя с этим покончить?
– Гавейн говорит… – слабо начал он.
– Гавейн!
– Правосудие…
Гавейн поднялся на ноги, рыжий, плотный, неистовый.
– Мой Король, мой господин и мой дядя. Согласен ли суд, чтобы я произнес приговор этому трусливому предателю?
Тишина стала полной.
– Знайте же все вы, что таково Королевское Слово. Королева возвратится к нему свободной, и ничто из того, в чем она была заподозрена доныне, никакой опасностью ей не грозит. Такова воля папы. Но ты, сэр Ланселот, тебе надлежит не долее чем в пятнадцать дней удалиться из этого королевства в изгнание, как ты есть явный изменник; и клянусь Богом, мы последуем за тобою по истечении этого срока, чтобы обрушить крепчайший из замков Франции на твои уши.
– Гавейн, – с мучительным трудом произнес Ланселот, – не преследуй меня. Я принимаю изгнание. Я стану жить в моих французских замках. Но не преследуй меня, Гавейн. Не заставляй войну длиться вечно.
– Оставь это тем, кто почище тебя. А замки твои принадлежат Королю.
– Если ты пойдешь на меня войною, Гавейн, не вызывай меня на бой и не позволяй Артуру выходить против меня. Я не могу сражаться с друзьями. Гавейн, ради Господа, не заставляй нас сражаться.
– Хватит твоих речей. Вручи Королю Королеву и поспеши прочь от этого Двора.
С чем-то вроде завершающей скрупулезности Ланселот собирал воедино все свои душевные силы. Он перевел взгляд с Англии на своего мучителя. Медленно он поворотился к Королеве, так и не сказавшей ни слова. Он увидел ее, неповоротливую в дурацких одеждах, с шутовской оливковой ветвью в руках. Он высоко поднял голову, сообщая их трагедии серьезность и благородство:
– Ну что же, госпожа моя, видно, нам должно расстаться.