Король былого и грядущего

– …и объявил, что должно им остаться с ним в его доме в Лондонском Тауэре. И вот, пока они оставались с ним там, он попросил нашу бабушку, чтобы она стала его женою вместо того, чтобы дальше жить с нашим дедушкой. Но добродетельная и прекрасная Графиня Корнуолла…

– Бабушка, – вставил Гахерис.

Гарет воскликнул:

– Вот дьявол! Будет от тебя покой или нет?

Последовали приглушенные препирательства, сдобренные взвизгами, шлепками и жалобными укоризнами.

– Добродетельная и прекрасная Графиня Корнуолла, – возобновил свой рассказ Гавейн, – отвергла посягательства Короля Утера Пендрагона и рассказала о них нашему дедушке. Она сказала: «Видно, за нами послали, чтобы меня обесчестить. А потому, супруг мой, давайте сей же час уедем отсюда, тогда мы за ночь успеем доскакать до нашего замка». И они вышли средь ночи…

– В самую полночь, – поправил Гарет.

– …из королевской крепости, когда в доме все спали, и оседлали при свете ночной плошки своих горделивых, огнеоких, быстроногих, соразмерных, большегубых, малоголовых, ретивых коней и поскакали в Корнуолл так скоро, как только могли.

– То была ужасная скачка, – сказал Гарет.

– И кони под ними пали, – сказал Агравейн.

– Ну нет, этого не было, – сказал Гарет. – Наши дедушка с бабушкой не стали бы до смерти загонять коней.

– Так пали или не пали? – спросил Гахерис.

– Нет, не пали, – поразмыслив, ответил Гавейн. – Но были от этого недалеки.

И он продолжил рассказ:

– Когда поутру Король Утер Пендрагон проведал о том, что случилось, разгневался он ужасно.

– Безумно, – подсказал Гарет.

– Ужасно, – сказал Гавейн. – Король Утер Пендрагон ужасно разгневался. Он сказал: «Вот как Бог свят, мне принесут голову этого Графа Корнуолла на блюде для пирогов!» И он послал нашему дедушке письмо, в коем предписывал ему готовиться и снаряжаться, ибо не пройдет и сорока дней, как он доберется до него хоть бы и в крепчайшем из его замков!

– А у него было два замка, – засмеявшись, сказал Агравейн. – Называемых Замок Тинтагильский и Замок Террабильский.

– И потому Граф Корнуолла поместил нашу бабушку в Тинтагиле, сам же отправился в Террабиль, и Король Утер Пендрагон подошел, дабы обложить их оба.

– И тут, – вскричал Гарет, более неспособный сдержаться, – Король разбил множество шатров, и пошли между двумя сторонами великие сражения, и много полегло народу!

– Тысяча? – предположил Гахерис.

– Никак не меньше двух, – сказал Агравейн. – Мы, гаэлы, и не смогли бы положить меньше двух тысяч. По правде, там, может, полег целый миллион.

– И вот, когда наши бабушка с дедушкой стали одерживать верх и похоже стало, что Короля Утера ожидает полный разгром, явился туда злой волшебник, именуемый Мерлин…

– Негромант, – сказал Гарет.

– И тот негромант, поверите ли, посредством своего адского искусства преуспел в том, чтобы перенести предателя Утера Пендрагона в замок нашей бабушки. Дед же немедля предпринял вылазку из Террабиля, но был в сраженье убит…

– Предательски.

– А несчастная Графиня Корнуолла…

– Добродетельная и прекрасная Игрейна…

– Наша бабушка…

– …стала пленницей злобного англичанишки, вероломного Короля Драконов, и затем, несмотря на то что у нее уже были целых три красавицы-дочери…

– Прекрасные Корнуолльские сестры.

– Тетя Элейна.

– Тетя Моргана.

– И мамочка.

– И даже имея этих прекрасных дочерей, ей пришлось неволею выйти замуж за Английского Короля, – за человека, который убил ее мужа!

В молчании размышляли они о превеликой английской порочности, ошеломленные ее denouement. To был любимый рассказ их матери, – в редких случаях, когда она снисходила до того, чтобы им что-нибудь рассказать, – и они заучили его наизусть. Наконец Агравейн процитировал гаэльскую пословицу, которой она же их научила.

– Четырем вещам, – прошептал он, – никогда не доверится лоутеанин – коровьему рогу, лошадиному копыту, песьему рыку и английскому смеху.

И они тяжело заворочались на соломе, прислушиваясь к неким потаенным движениям в комнате под собой.

Комнату, расположенную под рассказчиками, освещала единственная свеча и шафрановый свет торфяного очага. Для королевского покоя она была бедновата, но в ней по крайней мере имелась кровать – громадная, о четырех столбах, – в дневное время ею пользовались вместо трона. Над огнем перекипал на треноге железный котел. Свеча стояла перед полированной пластиной желтой меди, служившей зеркалом. В комнате находились два живых существа – Королева и кошка. Черная кошка, черноволосая Королева, обе были голубоглазы.

Кошка лежала у очага на боку, будто мертвая. Это оттого, что лапы ее были связаны, как ноги оленя, несомого с охоты домой. Она уже не боролась и лежала теперь, уставясь в огонь щелками глаз и раздувая бока, с видом на удивление отрешенным. Скорее всего, она просто лишилась сил, – ибо животные чуют приближение конца. По большей части они умирают с достоинством, в котором отказано человеческим существам. Может быть, перед кошкой, в непроницаемых глазах которой плясали пламенные язычки, проплывали картины восьми ее прежних жизней, и она обозревала их со стоицизмом животного, лишившегося и надежд, и страхов.