Он обнял ее за плечо, и они оба стали бок о бок перед зеркалом. Был он в этот вечер плохо выбрит, вместо жилета надел простоватый рыжий свэтер, – и в Марте тоже было что-то домашнее, тихое, ее волосы, недавно вымытые, лежали негладко, на ней была вязаная кофточка, которую она носила, только когда была совсем одна.
«Стой прямо. А то выходит, что мы одного роста».
«Так и есть, – усмехнулся он. – Смотри, я не могу вытянуться выше».
Потом он повалился в кожаное кресло, она села к нему на колени, и то, что она была довольно тяжеленькая, как-то подбавляло уюта.
«Я люблю твое ухо», – сказал он, приподнимая лошадиным движением губ прядь на ее виске.
В соседней комнате нежно и звучно заиграли часы. Франц тихо засмеялся.
«Нет, – ты подумай. Вдруг он бы вошел сейчас…»
«Кто? – спросила Марта. – Я не понимаю, о ком ты говоришь?»
«Да он. Вернулся бы, не предупредив. Он умеет так таинственно открывать двери».
«Ах, ты о моем покойнике… – лениво сказала Марта, покачиваясь на его коленях. – Нет – покойник у меня аккуратный. Всегда предупредит…»
Молчание. В тишине явственно тикали далекие часы.
«Покойник… – усмехнулся Франц, – …покойник…»
«Ты его ясно помнишь?» – пробормотала Марта, почесывая нос об его плечо.
«Приблизительно. А ты?»
«Я тоже. Это было так давно…»
Она вдруг подняла голову:
«Франц, – сказала она, сияя глазами, – никто никогда не узнает!»
Уже привыкший, уже совсем ручной, он молча закивал.
«Мы это сделали так просто, так точно… – сказала Марта, щурясь, словно вспоминала. – Ни тени подозрения. Ничего. Потому что за нас наша судьба. Иначе и не могло быть. Ты помнишь похороны?»
Он закивал опять.
«Была оттепель. Помнишь? Я еще кашляла, но уже мягко…»
Молчание.
«У меня, знаешь, чуть-чуть нога устала, – шепнул Франц. – Нет, постой, – не вставай, сядь только иначе. Вот так».
«Мое счастье, мое счастье… – сказала она. – Мой милый муж. Я никогда не думала, что могут быть такие браки, как наш…»
Он скользнул губами по ее теплой шее и проговорил:
«Уже поздненько… Не пора ли нам спать. А?»
«Какой ты… Спать захотел… Ну ладно».
Она встала, сильно в него упершись; потом вся вытянулась, расправилась…
«Пойдем наверх, – сказала она, мягко зевнув. – В нашу спальню».
«Можно?» – спросил Франц, но не двинулся с места.
«Конечно. Ну что же ты, – вставай. Уже половина одиннадцатого».
«Я, – знаешь, – все-таки покойника-то… побаиваюсь», – сказал Франц, покусывая губы.
«Ах, он явится только через неделю. Чего тут бояться».
«Но все-таки… как же так… Например, прислуга…»
«Глупости. Спят мертвым сном. На другой стороне дома».
«Ну хорошо», – решился Франц.
Они потушили свет в гостиной, медленно поднялись по внутренней лестнице, короткой и скрипучей; пошли по голубенькому коридору.
«Да что ты ходишь на цыпочках, – громко рассмеялась Марта. – Пойми же, – мы женаты, женаты…»
Она показала ему пустую комнату для гимнастики, гардеробную, ванную и наконец спальню.
«Покойник спал вон на той постели, – сказала она. – Но, конечно, белье с тех пор переменили. Если хочешь помыться или что, пойдем вот сюда, в ванную».
«Нет, я тебя подожду здесь», – сказал Франц, рассматривая куклу на ночном столике: долголягий негр во фраке. Она оставила дверь полуоткрытой. Платье ее уже лежало на стуле. Оттуда, из полуоткрытой двери, лился какой-то фарфоровый свет и доносилось журчание воды.
Он вдруг почувствовал, что в этой чужой, нестерпимо белой комнате, где все напоминает ему того… покойника, – он раздеться не в состоянии. С отвращением он поглядел на постель, что была поближе к окну, на большие колодки под стулом, – и ему стало попросту страшно.
Он прислушался. Ему почудилось, что за журчанием воды слышен еще какой-то звук – кто-то будто стукнул дверью внизу, где-то что-то скрипит и потрескивает. Мгновенно ошалев от страха, он кинулся к двери ванной; одновременно вышла оттуда Марта, розовая, растрепанная, в оранжевом пеньюаре.
«Что-то произошло, – сказал он быстрым плюющимся шепотом. – Мы больше не одни. Ты прислушайся…»
Марта нахмурилась и, приоткрыв дверь в коридор, постояла так, наклонив голову.
«Я тебя уверяю… Я слышал…»
«Мне тоже стало неприятно, – тихо сказала Марта. – Знаешь, милый, мы все-таки не должны так безумствовать. Ведь теперь уже недолго ждать. Ты лучше уходи».
«Но как же… там, внизу… Как я спущусь…»
«Никого нет, Франц. Нельзя быть таким нервным. Вот, возьми ключ; завтра мне отдашь».
Она проводила его до лестницы, продолжая прислушиваться и чувствуя сама неприятное волнение.
Что-то внизу громко и раздраженно стукнуло. Франц остановился, ухватившись за перила. Но она облегченно рассмеялась.
«Ах, я понимаю, – сказала она, – это там есть такая дверь. Дверь нижней уборной. Она всегда хлопает по ночам, если ее плотно не затворить».
«Я, признаться, немножко испугался», – выдохнул Франц.
«Все-таки, милый, лучше уходи. Мы не должны рисковать».
Он обнял ее; она, улыбаясь, дала поцеловать себя в плечо, оттянув для этого кружево пеньюара, и оставалась стоять на площадке короткой, театрально-синей лестницы, пока он, сгорбившись, поспешно отворял дверь.