Он не решался вынуть платок, не решался показать Францу лицо. В темноте ночи, куда он глядел, было только одно: улыбка, – та улыбка, с которой она умерла, улыбка прекраснейшая, самая счастливая улыбка, которая когда-либо играла на ее лице, выдавливая две серповидные ямки и озаряя влажные губы. Красота уходит, красоте не успеваешь объяснить, как ее любишь, красоту нельзя удержать, и в этом – единственная печаль мира. Но какая печаль! Не удержать этой скользящей, тающей красоты никакими молитвами, никакими заклинаниями, как нельзя удержать бледнеющую радугу или падучую звезду. Не нужно думать об этом, нужно на время ничего не видеть, ничего не слышать, – но что поделаешь, когда недавняя жизнь человека еще отражена на всяких предметах, на всяких лицах, и невозможно смотреть на Франца без того, чтобы не вспомнить солнечного пляжа и Франца с нею, с живою, играющего в мяч.
«Мяч, – сказал Драйер, не оборачиваясь. – Мяч…»
Он прочистил горло, хотел добавить, что мяч еще остался в ее комнате, – но почувствовал, что не может.
Впрочем, Франца уже не было на балконе. Были только мелкие белесые мотыльки и какие-то зеленые мошки, вьющиеся вокруг лампы, ползающие по белой скатерти.
Франц бесшумно, не скрипнув ни одной ступенью, спустился по балконной лестнице. Он пошел вдоль крыла гостиницы, ступая в потемках по клумбам, и вернулся в гостиницу через празднично озаренный холл. Приложив ладонь ко рту, чтобы как-нибудь удержать смех, душивший его, разрывающий ноздри, распирающий живот, он мимоходом приказал лакею принести в его номер ужин. Продолжая скрывать дрожащее лицо, поправляя танцующие очки, он поднялся к себе. В коридоре он остановил горничную, крупную, розовую девицу с родимым пятнышком на шее, и сказал глуховатым голосом: «Разбудите меня завтра не раньше десяти, и вот вам две марки». Девица поблагодарила, закивала, играя глазами, и повернулась, продолжая свой скорый путь. Он мельком подумал, что, пожалуй, можно было ее ущипнуть сейчас, не откладывая до завтра. Смех наконец вырвался. Он рванул дверь своей комнаты. Барышне в соседнем номере показалось спросонья, что рядом, за стеной, смеются и говорят, все сразу, несколько подвыпивших людей.
Приложение
(из английской версии романа)
<…> Затем они вдруг выдохлись и превратились в отель «Центральный», отель «Почтовый» и неизбежный «Континенталь». Едва ли кто-нибудь взял напрокат одну из тех бедных лодок у пирса, и неудивительно. Драйер, никудышный моряк, не мог себе представить, зачем бы ему или любому другому туристу вздумалось отправиться на веслах в эту водную пустыню, когда на взморье есть столько других занятий. К примеру? Ну, скажем, принимать солнечные ванны; солнце, впрочем, грубовато обходилось с его красно-рыжей кожей. Прохлаждаться в кафе, в общем, приятно, хотя и с этим можно было переусердствовать. Есть неподалеку кафе «Голубая Терраса», в котором, подумал он, подают такие вкусные булочки. На днях, когда они пили там холодный шоколад, Марта насчитала в толпе по меньшей мере трех иностранцев. Один, судя по газете, был датчанином. Двое других – пара, происхождение которой было не так просто определить: девушка тщетно пыталась привлечь внимание кошки, жившей при кафе, – маленькой, черной, сидевшей на стуле и вылизывавшей заднюю лапу, напряженно задранную, похожую на клюшку, закинутую на плечо. Ее загорелый спутник курил и улыбался. На каком языке они говорили? Польском? Эстонском? Рядом с ними к стене была прислонена какая-то сетка: бело-голубой кисейный мешок на обруче, соединенный с длинной ручкой из светлого металла.
«Ловцы креветок, – сказала Марта. – Я хочу креветок сегодня на ужин». (Она щелкнула передними зубами.)
«Нет, – сказал Франц. – Это не рыбацкая сеть. Это для ловли москитов».
«Бабочек», – сказал Драйер, подняв указательный палец.
«Кому захочется ловить бабочек?» – заметила Марта.
«О, это должно быть отличным развлечением, – сказал Драйер. – Скажу даже, что иметь страсть к чему-либо – это, по-моему, величайшее счастье на земле».
«Допивай свой шоколад», – сказала Марта.
«Да, – сказал Драйер. – Я думаю, что это увлекательно – секреты, которые находишь у самых обычных людей. Это напомнило мне вот что: Пифке – да-да, толстый розовый Пифке – собирает жуков и является известным экспертом по ним».
«Идем, – сказала Марта. – Эти заносчивые иностранцы уставились на тебя».
«Давайте-ка отправимся на прогулку», – предложил Драйер.
«Почему бы нам не нанять лодку?» – в свою очередь предложила Марта.
«На меня не рассчитывайте», – сказал Драйер.
«Как бы там ни было, давай пойдем куда-нибудь еще», – сказала Марта.
Проходя мимо стула с кошкой, она наклонила его и сказала: «Кыш», и кошка, снова волшебным образом став четвероногой, соскользнула с сиденья и исчезла[29].