Король детей. Жизнь и смерть Януша Корчака

К несчастью, нам нечего тебе дать, кроме этих немногих слов. Мы не можем дать тебе любовь ближних, потому что не существует любви без прощения, а прощать каждый должен научиться сам. Мы можем дать тебе только одно: стремление к лучшей жизни, которой, возможно, пока еще не существует, но которая когда-нибудь настанет — жизни по Правде и Справедливости. Быть может, это стремление приведет тебя к Богу, Отчизне и Любви. Прощай и не забывай.

Некоторые воспитанники забывали и исчезали, «как ветер». Но большинство сохраняли привязанность к дому, где росли окруженные такой заботой. Немногим счастливцам выпадало остаться в приюте в качестве помощников, или они получали разрешение по-прежнему там обедать, но остальные могли приходить только в субботу утром послушать, как Корчак читает приютскую газету, и поговорить со Стефой, которая всегда была на своем обычном месте, готовая выслушать их и дать совет. Они болезненно осознавали, что в их кроватях теперь спят другие дети. Как выразился один: «В настоящей семье кровать, которая была твоей, всегда тебя ждет».

Они ощущали себя не только брошенными, но и не готовыми справляться с трудностями внешнего мира. Иногда Стефе или Корчаку удавалось пристроить кого-нибудь из учеников к парикмахеру или плотнику, но большинство уходило в неизвестное будущее. Девочки пытались устраиваться нянями, боннами, домашней прислугой. Мальчики обычно становились рассыльными или продавцами в лавках, а один любимец Стефы в конце концов сумел устроиться на бойню.

«Помню, как я тосковал по приюту, — вспоминает Ицхак Бельфер. — По вечерам я приходил туда просто посмотреть на освещенные окна. Некоторые из нас снимали комнату вместе, только чтобы избежать одиночества».

Юхан Нуткевич покинул Дом сирот в пятницу днем. Это было в 1929 году, четверть населения страны составляли безработные, и антисемитизм был на подъеме. Родных у него почти не осталось. Отец умер от туберкулеза еще прежде, чем его приняли в приют, а мать покончила с собой, пока он был там. По настоянию Стефы его замужняя сестра неохотно согласилась приютить его, пока он не найдет работу, но она работала до семи часов, и, пока она не вернулась домой, Юхану оставалось только бродить по почти незнакомому городу.

«Наконец я нашел скамью в сквере у реки и уснул, — вспоминает он. — Потом почувствовал, что кто-то меня грубо расталкивает, и услышал, как полицейский говорит: „Эй, жиденок, что ты тут делаешь? Не знаешь, что спать на садовых скамейках запрещено законом?“ Я объяснил свое положение, но полицейского это не тронуло. „Либо ты встанешь и уйдешь, либо я тебя сразу отведу в исправительную школу“. До этой минуты меня воспитывали на чудесных идеалах, а теперь я оказался в жестоком мире. Я сидел и думал: это совсем другое, это реальность».

И реальность не стала лучше, когда в семь часов он вошел в комнатушку, в которой его сестра жила с мужем. Когда он сказал, что хотел бы умыться, сестра отрезала: «Не воображай, будто ты тут можешь разыгрывать из себя принца. Если вздумаешь сейчас умываться, разбудишь квартирную хозяйку, и она вышвырнет меня вон».

Второй удар за этот день! Не замедлили и следующие. Когда его выгнали из картонной мастерской, потому что он потребовал, чтобы хозяин в конце недели заплатил ему два злотых, как они уговорились, его сестра раскричалась: «Не талдычь о честности! Поучись тому, что мальчишки вроде тебя знают с пеленок: в каком мире мы живем!» Юхан начал понимать, что он не только стал другим, но и оказался куда более уязвимым из-за «тепличной» обстановки, в которой рос. Обмениваясь новым опытом с товарищами по приюту, он понял, что все они лишены агрессивности, не испытывают желания конкурировать с другими, если это требует «столкнуть» соперника с дороги, и наивно ожидают того же от людей, с которыми имеют дело. Он пришел к выводу, что понятия не имел бы о том, что в мире существует справедливость, если бы не уроки, полученные от Корчака и Стефы.