Король детей. Жизнь и смерть Януша Корчака

И приют был практически сразу осажден желающими поработать под руководством знаменитого Януша Корчака. Некоторые уже прослушали его курс детской психологии в своих институтах в Варшаве. Его методика преподавания, как и стратегические приемы в воспитании детей, славились оригинальностью. Так свое первое выступление в одном семинаре он назвал «Сердце ребенка» и перенес занятия в рентгеновский кабинет детской больницы. Студенты удивились, когда Корчак вошел в аудиторию, ведя за руку маленького мальчика. Не говоря ни слова, Корчак снял с него рубашку, поставил за экран и выключил верхний свет. И все увидели на экране быстро пульсирующее сердце малыша.

— Запомните это навсегда, — сказал им Корчак. — Прежде чем вы поднимете руку на ребенка, прежде чем подвергнете его любому наказанию, вспомните, как выглядит его испуганное сердчишко. — Затем, вновь взяв мальчика за руку и направляясь с ним к двери, он добавил: — На сегодня это все.

На своих семинарах Корчак не пользовался учебниками и не устраивал проверок. Домашнее задание могло заключаться всего лишь в изложении какого-нибудь детского воспоминания. Студенты с изумлением обнаружили, что больше всего им запомнились грустные эпизоды, обычно связанные с отцом, матерью или учителем, которые никак не отозвались на их чувства. Воскрешая в каждом студенте ранимого ребенка, Корчак помогал им лучше понять одну из важнейших своих предпосылок: взрослые бесчувственны к страданиям детей.

Фейга Липшиц, только-только в семнадцать лет приехавшая в Варшаву из захолустного русского городка, навсегда запомнила радостное возбуждение, с каким ее соседки по комнате слетали с кроватей в день семинара, крича: «Сегодня у нас Корчак!» Они страшно торопились: опоздавшим приходилось слушать из-за двери. Когда Корчак объявил, что ищет трех студентов педагогического института для работы летом помощниками воспитателей в «Маленькой Розе», а если они имеют достаточную квалификацию, то смогут быть зачислены в стажеры при его приюте, Фейга набралась духа и попросила о приеме. К ее большому разочарованию, вместо Корчака ее встретила Стефа. Однако Стефа сразу прониклась симпатией к этой девушке с длинными косами, выглядевшей почти девочкой и такой похожей на Эстерку Вейнтрауб, ее помощницу, которая умерла от тифа в дни войны, и без колебаний зачислила ее в стажеры.

Сложная задача отбора подходящих кандидатов для «бурсы», как были названы эти стажерские курсы, усугубилась тем, что Стефа и Корчак подходили к нему с разными критериями. Стефу, которая беседовала с большинством кандидатов, привлекали хорошо одетые молодые люди, восторженно разглагольствующие о своей любви к детям, тогда как Корчак не обращал никакого внимания на внешний вид кандидата и не терпел «легкомысленных романтиков», которые, как он был убежден, немедленно сбегут, едва хлебнув суровой реальности работы с обездоленными детьми. Педагогическая любовь, говаривал он, это не пустопорожняя сентиментальность, но безусловная отдача всего себя целиком. По его мнению, старые няньки и строительные рабочие часто оказываются лучшими педагогами, чем доктора психологии. На вопрос, способен ли он сразу распознать будущего воспитателя, Корчак отвечал, что, возможно, он не способен предсказать, от кого и какой будет толк, но, безусловно, определит того, кто воспитателем быть не может. (Эту способность разделял с ним сирота Неска, который еще в летнем лагере знал, кого из помощников дети голосованием порекомендуют принять в бурсу на Крохмальной. «Зимой вы ее не увидите», — говорил Неска. Или: «В следующем году он к нам не вернется».)

Учиться быть воспитателем под руководством Корчака оказывалось отнюдь не легко. (Он предпочитал слово «воспитатель» слову «учитель»: учитель получает почасовую оплату за то, что вдалбливает ребенку те или иные сведения, воспитатель же сам получает от ребенка что-то.) Корчак требовал преданности делу не меньше его собственной. Взгляд, иногда пугающий своей напряженностью, маскировал его истинные чувства, и студентам приходилось самим решать, серьезен ли он или шутит, — нелегкая задача, когда имеешь дело с человеком, чья ирония находила выражение в том, что он часто говорил прямо противоположное тому, что подразумевал.

Стажеров без всякой подготовки погружали в будничную жизнь интерната, едва они переступали его порог. Очень скоро они убеждались, что законы республики служат нуждам детей, а не взрослых. Им поручались те же обязанности, что и детям, — мытье полов, чистка картофеля, мытье окон, поскольку Корчак считал, что воспитатель обязан уметь делать все, чего он ждет от ребенка. Им приходилось мириться с тем, что их судьбу решают голосованием дети и — самое трудное — что дети могут привлекать их к суду.