Король франков

– Ах, Можер, мальчик мой, – настоятельница все не могла наглядеться на своего воспитанника, – я так рада, что ты приехал навестить меня. Знаешь ведь, как я тебя люблю.

– Да ведь и я люблю вас, потому и приехал, черт возьми!

– Надо было обратиться с просьбой о посещении монастыря к викарию. Почему ты этого не сделал?

– К викарию? – нормандец озорно блеснул крепкими зубами. – Мне показалось, что мой визит не обрадует его, а потому я решил, что при моем свидании с собственной бабкой не должно быть посредников.

– Ты мой внучатый племянник и можешь звать меня тетушкой, но здесь называй матушкой, – сказала настоятельница. – Мы ведь с тобой в обители Христовой. И здесь я мать Анна, а не Кадлин, как в миру.

– Хорошо, матушка.

– А зачем ты разбил ворота? – с огорчением поглядела аббатиса на выломанную доску. – Впрочем, понимаю, калитка не подходит, пришлось бы сгибаться… Ах, ты все такой же, каким и был. Ну, пойдем, я покажу тебе нашу обитель, а ты будешь рассказывать, как добрался сюда.

Можер поглядел на сестру Монику, осторожно приподнял ей голову за подбородок.

– Ну вот, а ты мне не верила. Знай, граф Нормандский всегда говорит правду. – Он повернулся к настоятельнице. – Эта овечка дивно как хороша! Жаль, что она монахиня. Встретил бы я ее вне стен этой обители, клянусь, сделал бы своей любовницей!

Мать Анна попыталась напустить на себя строгость:

– Сын мой, ведь ты в храме Божьем!

Увидев ее все ж таки благоговейный взгляд, направленный на него, Можер рассмеялся. Сестра Моника же вновь покраснела.

– Оставь за воротами свое оружие, – указала аббатиса глазами на меч и топор. – Церковь – не военный шатер, здесь это запрещено.

– Что ж, подчиняюсь, – усмехнулся Можер и прибавил негромко: – Все же не напрасно, черт возьми, я взял с собой монаха.

Они пошли не в сторону открытой галереи с аркадой, где жили монахини и сама аббатиса, а направились к порталу храма. Настоятельница загорелась желанием показать любимому племяннику красоты обители.

Вкратце рассказывая по дороге о том, что происходило в Лане, а потом в Реймсе, Можер не без удивления заметил:

– Похоже, матушка, вам давно известно, что герцог стал королем. Как дошла до вас эта весть?

– Я узнала об этом лишь вчера от одного человека. Он приходил в аббатство проведать свою дочь.

– Свою дочь? – насторожился Можер. – И он приходил сюда?.. А как звали этого человека, вы не помните?

– Помню, как же, только что тебе до этого? А звали его Гунтран.

Можер остановился. Именно это имя вместе с именем своей возлюбленной называл ему сегодня утром Роберт. Неужели тот самый?.. Его дочь зовут Гердой, вернее, звали в миру, а как сейчас – никто за пределами этого монастыря, кроме отца, не знает. Да и не это теперь важно, а то, какое имя назовет настоятельница, она должна его помнить.

– А как зовут эту девицу? – спросил нормандец. – Его дочь?..

– Сестра Инесса.

– А в миру? Ее имя тогда?..

– Герда.

Можер задумался. Теперь их план никуда не годился: папаша не мог за одну ночь вознамериться покинуть земную юдоль, дабы появиться пред вратами рая. Что было делать, Можер не знал. Но на всякий случай спросил:

– И что же, ей нравится здесь?

– Ах, бедняжка, кажется, уже не рада, – неосторожно обмолвилась аббатиса.

Они отправились дальше, и она поинтересовалась:

– Почему ты спрашиваешь об этом?

– Мы еще вернемся к вашей козочке и ее папаше, дорогая матушка, – ответил внучатый племянник, – а сейчас… Что это перед нами?

– Храм божий, сын мой, – описала крест перед собой мать Анна.

Войдя внутрь угрюмой с виду романской церкви, Можер остановился и, присвистнув, огляделся вокруг. Он стоял на мраморном полу с пучками солнечного света на нем сквозь витражные окна. Над его головой – высокий куполообразный свод с поперечными балками, вправо – ряд арок. Дуги сводов, украшенные затейливой резьбой и изображениями святых, основаниями упираются в массивные капители. Те венчают мраморные, высотой в два человеческих роста, колонны с каннелюрами и опоясаны каменным узором из сочетания листьев ландыша и лилий. Эту аркаду сверху объединяет галерея с редкими узкими окнами, меж ее полом и сводами – аркатурный пояс[13] из полукружий цветов и листьев, перемежающихся с диковинными животными. Слева над такою же аркадой – фрески на библейские сюжеты, впереди – иконостас, к которому ведут ступени.

От всего этого веяло тленом, удушьем, затхлым запахом подземелья; все было мрачным, неживым, в воздухе будто витала сама смерть, смрадным дыханием своим умерщвляя все, попадавшееся ей на пути.

Можер поежился. Ему стало не по себе в этом царстве уныния, среди лампад, свечей, икон с ликами мертвецов. Оглядываясь вокруг, он думал, не оживить ли этот храм, устроив в нем танцы.