Король франков

– Как видишь, – кивнул на телеги Генрих. – Остальные, мертвые, там, в аббатстве. Туда же положили и девчонок, которых изувечили…

Гуго застонал; скрипнув зубами, кивнул на монахинь:

– Это те, что остались?..

– Не подоспей мы вовремя, и эти лежали бы сейчас там с отрезанными головами.

– Герберт! – позвал король.

Подошел секретарь, уставился в глаза монарха.

– Скачи к епископу, пусть соберет монахов и отправит их к монастырю, чтобы похоронить христиан как подобает. А сарацин… этих пусть вытащат за пределы аббатства и вышвырнут в поле на пищу воронам и собакам. Ступай, епископ, не медли!

Герберт ушел.

Гуго смотрел на брата, ожидая страшного рассказа.

– Потом, – махнул рукой герцог. – Пусть позаботятся о монахинях. Бедные девочки… Как только их приведут в чувство, они станут ухаживать за ранеными.

– Мне удалось собрать за это время полторы сотни всадников. Они не успели выехать, отовсюду стали раздаваться крики о вашем возвращении. Значит, это был не передовой отряд, обычная банда грабителей.

– Да, и они были уверены в безнаказанности. Причина этого мне не ясна.

– Когда-нибудь мы узнаем ее. А теперь туда, к врачам. Тебе тоже нужна помощь, твое тело кровоточит.

– У нас у всех кровоточат тела. Досталось и Можеру. Он один уложил десятка два.

И Генрих отошел.

Гуго поискал глазами, увидел нормандца у телег, подошел, взял за руку.

– А Изабелла тебя ждала.

– Какая Изабелла?

– Сестра Моника. Вон она, у одной из телег, помогает товаркам.

Вот как, а он даже ее не заметил. Да и до того ли было? Но Можер не стал подходить, просто стоял и смотрел со спины на старую знакомую. Потом поглядел на свои ноги; по ним струилась кровь. Подняв голову, увидел вдруг, как юная монахиня повернулась к нему и тотчас опустила взгляд.

– Ну, что скажешь, девочка? – невесело улыбнулся ей нормандец. – Как тебе такое окончание нашего похода?

Она подняла на него мокрые глаза, по лицу ее ручьями текли слезы:

– Мне всё рассказали… Они убили их, почти всех! А вашу тетушку… – она подошла ближе. Еще ближе. – А эти… пришельцы? – выдавила, судорожно сглотнув, и взгляд ее загорелся надеждой: – Вы расправились с ними? Они не ушли?..

– Ни один, – ответил Можер. – Мы изрубили их в куски, можешь мне поверить. Да ты и сама видишь, что…

Но он не закончил. Не успел. Сестра Моника вдруг бросилась к нему, упала в объятия и зарыдала, спрятав вздрагивающую белокурую головку в складках его окровавленного плаща.

Можер обнял ее, погладил по волосам:

– Успокойся, девочка, все уже позади. Тебя зовут Изабеллой? Какое красивое…

И опять она не дала ему досказать, подняв заплаканное лицо с испуганными глазами и быстро заговорив, боясь, что он ее перебьет или вовсе не станет слушать:

– На вас кровь… Но не чужая, ваша!.. Я буду с вами, стану вас лечить, я знаю как, нас учили… Я не уйду, покуда не вылижу языком все ваши раны… Вы мне позволите? Ведь вы не прогоните меня?..

Отказаться от такого предложения – значило оскорбить девушку. Можер понял это и согласно кивнул:

– Что ж, малышка, я не против. Нашему Эскулапу, похоже, и без меня работы хватит. Но у меня есть еще монах, мой друг, которому здорово досталось. Ему поможешь?

– Да! Да! Да! – воскликнула Изабелла и снова обняла Можера, на этот раз обвив его мощный стан своими маленькими руками.

– Счастливый ты, нормандец, – послышался из телеги слабый голос Маникора, и улыбка скривила его разбитые губы. – Мне бы такую сиделку, живо встал бы на ноги.

Изабелла, ни на дюйм не отходя в сторону, повернула голову, улыбнулась и снова ткнулась лицом Можеру в грудь.

– Похоже, одному нормандцу достался приз, – послышался рядом с Маникором голос Вилье.

– Да и по праву, – отозвался Субиз.

Вилье, прикрыв глаза, кивнул.

И двор превратился в лазарет. Фрейлины регулярно навещали раненых и заботились о них; монахини, которые денно и нощно молились о ниспослании Господом скорейшего выздоровления своим спасителям, стали сиделками, выполняющими предписания врачей. Те, не жалея сил, зашивали раны, вправляли кости и приказывали сиделкам вовремя менять корпии на свежие, пропитанные целебным составом. Раненых ограничивали в питании, чтобы организм не тратил сил на еду.