Король Георг V

В своем меморандуме Бальфур заявил, что, «насколько он сейчас в курсе дела», ему не следует формировать правительство в случае отставки Асквита. На первый взгляд это означает, что он изменил первоначальное мнение. Однако как прежнее его мнение, так и последующее глубоко разнятся и по форме, и по содержанию. В апреле Бальфур дал четкий ответ на вопрос, заданный ему личным секретарем суверена; в октябре он просто позволил себе поразмышлять над данной проблемой. Октябрьский меморандум дает представление не только о сомнениях Бальфура в отношении того, должен ли он взять на себя обязанности премьера, но содержит и другие, чисто умозрительные рассуждения относительно возможности приведения к власти переходного правительства во главе с «нейтральным» опытным государственным деятелем или такого же правительства, состоящего из одних чиновников.

Вероятно, Кноллис не придал этому документу особого значения, иначе бы он использовал его через месяц, чтобы подкрепить свои утверждения, будто бы у короля нет другого выхода, кроме как подчиниться Асквиту. С другой стороны, когда Бальфур позднее жаловался, что Кноллис неверно изложил его взгляды королю, становилось непонятно, почему взбешенный личный секретарь не предъявил Бальфуру его же собственный меморандум. Возможно, он его даже не прочитал, а если и прочитал, то, вероятно, решил, что это чересчур расплывчатый документ, чтобы принимать его всерьез. Вновь обнаруженный октябрьский меморандум позволяет интерпретировать поведение Кноллиса в более благоприятном для него свете: он скрыл от короля высказанное в апреле мнение Бальфура только потому, что знал: в октябре Бальфур уже передумал. Тем не менее, для того чтобы целиком принять эту гипотезу, имеющихся доказательств все же недостаточно.

Но даже если Кноллис сознательно обманывал своего хозяина, с нынешних позиций становится ясно, что он проявил больше мудрости и осторожности, чем король или сэр Артур Бигге. Как записал в дневнике всезнающий Эшер всего через три дня после того, как король с неохотой дал Асквиту тайное согласие назначить новых пэров, «у молодого монарха есть только один благоразумный выход — строго соблюдать конституцию и следовать официальным советам своих министров». Эшер совершенно справедливо мог бы добавить: даже в том случае, если этот официальный совет беспрецедентен, неясен и призван защитить его министров от последствий неосторожных обещаний.

Эпизод с гарантиями вызвал у короля обиду, сохранившуюся на всю жизнь. В основном его возмущение вызывало не якобы имевшее место давление на конституцию — в конце концов, это был вопрос интерпретации, и такие опытные чиновники, как Кноллис и Бигге, могли иметь противоположные мнения. В гораздо большей степени короля мучило осознание того, с каким пренебрежением его шантажировали и запугивали, не доверяя ему выполнение его прямых обязанностей. Но больше всего шокировало желание Асквита сохранить свое предложение в тайне. «Я в жизни не сделал ничего такого, чего мог бы стыдиться, — говорил он Эшеру. — И я не привык что-либо скрывать». Бигге выражался более резко: «Разве это честно? Разве это по-английски? Разве это звучит не по-детски?»

Существует и более достойное объяснение того, почему Асквит настаивал на сохранении секретности. Он надеялся, если вторые выборы сохранят его правительство у власти, палата лордов сама пропустит парламентский билль, и, таким образом, можно будет избежать массового производства пэров. В этом случае обещание короля исполнено не будет, а значит, не будет и публичной полемики по поводу злоупотребления королевской прерогативой. Как писал Рой Дженкинс, биограф и апологет Асквита, «эта часть соглашения, не соответствовавшая интересам либерального кабинета, конечно, была включена туда, дабы облегчить положение короля». Другие продолжают верить, что Асквит хотел скрыть, как бесстыдно он вертел неопытным монархом, пытаясь достичь собственных политических целей.

Король простил обиду, но не забыл о ней. Двадцать один год спустя, в ноябре 1931 г., лорд Крюэ получил аудиенцию в Букингемском дворце в связи с его отставкой с поста военного министра в правительстве Макдональда. В ходе беседы король вдруг вспомнил о давних временах, сказав Крюэ, что то выкручивание рук, которое имело место в 1910 г., было «самым что ни на есть грязным делом». И заключил гневно: «Какое право имел Асквит приводить Вас с собой, чтобы меня запугивать? Помню, после разговора с ним я отошел к камину и вдруг услышал, как Асквит говорит Вам: „Я ничего не могу с ним поделать. Идите Вы“. Грязный, низкий трюк!

Жаль, что тогда я не обладал тем опытом, каким обладаю сегодня. Я должен был сказать ему: „Хорошо, Асквит. Изложите все это на бумаге, и я дам Вам ответ к 12 часам завтрашнего дня“».

Эту неприятную аудиенцию король довел до конца в свойственной ему шутливой манере, сказав напоследок, что все это был заговор между Асквитом, Крюэ и Кноллисом. Крюэ согласился, что они обращались с королем не слишком хорошо.