Король Георг V

То, что король не любил заграницу, отнюдь не являлось государственной тайной. С конца войны и до самой смерти, то есть за семнадцать лет, он провел за пределами страны не более восьми недель; пять из них приходилось на предписанный врачами средиземноморский круиз, предпринятый после сильного приступа бронхита, остальное — на официальные визиты во Францию, Бельгию и Италию. Королева же ни разу так и не выехала за границу одна — даже за те семнадцать лет, что оставалась вдовой.

«Милые, хорошие мальчики, — так королева Виктория отзывалась о своих внуках, — но чистейшие англичане, и это большое несчастье». Морской кадет, который, едва завидев Испанию, записал, что «один англичанин сделает за день больше, чем десять туземцев», став отцом, жаловался, что кто-то из его сыновей повредил колено, «играя во французский крикет, — не знаю, что это такое, но наверняка очень глупая игра». Французский герцог, который проигнорировал охоту на тигров, специально организованную вице-королем Индии, удостоился такого язвительного замечания: «Эти иностранцы не имеют никакого представления об охоте». А Менсдорф, которого принц Уэльский в 1929 году спросил, не посоветует ли тот ему нанести визит в Австрию и Венгрию, записал следующую беседу с королем:

«— Было бы очень славно, если бы принц смог провести некоторое время в Вене.

— Ему нужно еще очень много поездить по империи.

— Но все-таки было бы славно встретить его в Вене. Надеюсь, он как-нибудь сможет улучить момент и приехать — ведь он там еще ни разу не бывал.

— Да, может быть».

Менсдорф знал, что развивать дальше эту тему совершенно бесполезно.

Для короля, который никогда не был полиглотом, иностранные языки и неправильное употребление иностранцами английских слов служили неиссякаемым источником юмора. «Доносящиеся издалека признаки латинской словоохотливости, тевтонского грохота и бельгийского блеяния» — так описал одну международную конференцию личный секретарь премьер-министра, зная, что найдет в Букингемском дворце благодарную аудиторию. Король, с удовольствием и по многу раз выслушивавший любимые истории, снова и снова просил лорда Людвига Маунтбэттена описать визит своей сестры, кронпринцессы Луизы, впоследствии королевы Швеции, в кафедральный собор Уппсалы. Желая блеснуть знанием английского языка, тамошний архиепископ подошел к стоявшему в ризнице комоду и произнес такое поразительное объяснение: «Сейчас я раскрою эти брюки и покажу Вашему Королевскому Высочеству некоторые еще более драгоценные сокровища[143]».

Даже существующая между Старым и Новым Светом общность языка никак не могла повлиять на островную ограниченность короля. «Ближе всего я подошел к Соединенным Штатам, — говорил он, — когда стоял посередине Ниагары; там я снял шляпу и пошел назад». О том, что он собирался идти дальше, король не упоминал ни разу. Подобно многим людям его поколения, он представлял американцев в несколько карикатурном виде — как нахальных и хвастливых торгашей. Потому порой даже комплимент мог звучать непреднамеренным оскорблением — например, когда Хейг писал о генерале Першинге: «Я был чрезвычайно удивлен его спокойным, джентльменским поведением — таким необычным для американца». Другой пример: король отмечал, что вновь назначенный посол США Роберт Уорт Бингем «в большей степени британец, чем сами британцы».

Королю страшно досаждала навязчивость заокеанской прессы и ее склонность к преувеличениям. Первое неприятное знакомство с ней состоялось у Георга в 1890 г., когда один американский журналист ирландского происхождения написал полностью придуманный отчет о его пребывании в Монреале. Будущий король якобы принял участие в уличном скандале, был арестован и провезен по улицам в полицейском фургоне. Эта фальшивка, перепечатанная газетами всего мира, вызвала поток тревожных телеграмм от королевы Виктории и будущего короля Эдуарда VII. После войны Георг V был взбешен «наглым комментарием» одной американской газеты по поводу пребывания его сына в Нью-Йорке. Заголовок в ней гласил: «Принц близко сошелся с молочником». «Только представьте, что они говорят это о Вас!» — возмущался король. А в 1934 г. один из комитетов сената США выдвинул абсурдное, но весьма обидное обвинение против короля, якобы спекулирующего военным имуществом. Тем больше порадовал короля направленный против «сухого закона» стишок, который его сын привез из пограничного с США канадского городка:

Двадцать с лишним янки, чувствуя сильную жажду,
Бегут через границу, чтобы промочить горло.
Как только открыли бутылку, янки начали петь:
«Боже, благослови Америку, но храни короля!»