Король гор. Человек со сломанным ухом

— Brutta carogna!¹ — воскликнул Джакомо и с такой силой ударил кулаком по столу, что весь дом затрясся, словно при землетрясении. — Ну, попадись он мне, уж я-то сразу внесу свой залог. Выдам ему вот этим кулаком десять тысяч раз по голове, и он сразу уйдет на покой.

— А я, — со спокойной улыбкой промолвил Лобстер, — хочу лишь одного: чтобы он оказался в пятидесяти шагах от моего револьвера. А вы что скажете, дядя Джон?

Харрис в этот момент тихо насвистывал какой-то американский мотивчик, и лицо у него заострилось, словно лезвие стилета.

— Ушам не верю, — пропел своим мелодичным голосом господин Мерине, самый гармоничный человек из всех живущих на нашей Земле. — Возможно ли, чтобы такие ужасы творились в веке, в котором мы, слава Богу, живем. А все из-за того, что Общество содействия перевоспитанию злодеев еще не открыло свое отделение в этом королевстве. Но, позвольте, разве у вас нет жандармерии?

— Есть, конечно, — ответил Христодул. — В ее составе 50 офицеров, 152 сержанта и 1250 жандармов, из которых 150 конных. Это лучшая воинская часть королевства, не считая войска Хаджи-Ставроса.

— Больше всего меня удивляет, — сказал я, присоединившись к общему хору голосов, — что такому злодейству не воспротивилась дочь этого старого урода.

— Но она не живет с ним.

— И то хорошо! А где она?

— В пансионе.

— В Афинах?

— Вы слишком много от меня хотите. Этого я не знаю. Могу лишь сказать, что тот, кто на ней женится, точно не прогадает.

Грязная свинья (шпал.).

— Ну, конечно, — сказал Харрис. — С тем же успехом можно утверждать, что дочь Калкрафта могла бы составить для кого-то прекрасную партию.

— Кто такой Калкрафт?

— Лондонский палач.

После этих слов Димитрий, сын Христодула, покраснел до корней волос.

— Позвольте, сударь, — сказал он Джону Харрису, — есть большая разница между палачом и разбойником. Профессия палача позорна, а профессия разбойника весьма респектабельна. Правительство вынуждено держать афинского палача в форте Паламеда, иначе его сразу убьют, зато Хаджи-Ставросу никто не желает зла, и самые порядочные люди королевства с гордостью пожали бы ему руку.

Харрис уже отрыл рот, собираясь ответить ему, но в эту секунду в дверь кондитерской позвонили, и вслед за служанкой в столовую вошла девушка пятнадцати или шестнадцати лет, выглядевшая так, словно она сошла с картинки последнего номера «Журнала мод». Дмитрий вскочил с места и смущенно проговорил:

— Это Фотини!

— Господа, — сказал кондитер, — давайте поговорим о чем-нибудь другом. Все эти бандитские истории не предназначены для девичьих ушей.

По словам Христодула, явившаяся девушка была дочерью его товарища по оружию полковника Жана, коменданта города Нафплиона. Ее полное имя — Фотини дочь Жана. Дело в том, что, по существующей традиции, у греков нет фамилий в обычном смысле этого слова.

Эта молодая афинянка была так же уродлива, как и девяносто процентов афинских девушек. Правда, у нее были красивые зубы и прекрасные волосы, но все остальное выглядело крайне непривлекательно и в первую оче-

редь — объемистая талия, чудом втиснутая в парижский корсет. Ступни девушки были похожи на два утюга и на них невозможно было смотреть без содрогания. Этим ступням от рождения было суждено шаркать в мягких шлепанцах без задников, а не мучиться в ботинках от Мейера. В лице Фотини не было ничего типично греческого. Во всяком случае, профиль у бедняжки отсутствовал начисто. Лицо ее было абсолютно плоским, как будто еще в детстве на него по неосторожности уселась нерадивая кормилица. Как известно, изысканные туалеты подходят далеко не всем женщинам, а на бедной Фотини такой туалет выглядел просто смешно. Она обрядилась в платье с воланами, державшееся на мощном кринолине, и вся эта конструкция лишь подчеркивала несуразность ее персоны и неуклюжесть движений. Довершали образ нашей гостьи бесчисленные драгоценности, достойные королевской особы, каждая из которых, будто нарочно, была подобрана таким образом, чтобы сразу бросались в глаза все телесные изъяны ее владелицы. Любой человек, увидев эту красавицу, принял бы ее за расфуфыренную горничную, запустившую руку в хозяйский гардероб.

Никого из нас не удивил тот факт, что дочь простого полковника явилась в воскресный день в дом кондитера в таком дорогом наряде. Мы достаточно пожили в этой стране, чтобы понять, что туалеты — это своего рода незаживающая рана женской части греческого общества. Деревенские девушки сверлят отверстия в серебряных монетах, делают из них головной убор в виде каски и в праздничные дни надевают эту конструкцию на голову. Получается, что каждая носит на голове собственное приданное. В отличие от них городские девушки тратят свое приданное в модных магазинах, украшая им не только голову, но и все тело.

Фотини