Король гор. Человек со сломанным ухом

ными камнями, стоивший никак не меньше двух, а то и трех тысяч франков. В складках пояса разместились кашемировый кошелек с вышивкой, турецкий кинжал из дамасской стали в серебряных ножнах и длинный пистолет, украшенный золотом и рубинами, шомпол у которого был под стать самому пистолету. Хаджи-Ставрос сидел абсолютно неподвижно, шевеля лишь кончиками пальцев и краями губ. Губами он шевелил, чтобы диктовать письма, а пальцами перебирал бусы на четках. Это были прекрасные четки из молочной амбры. Такие четки нужны отнюдь не для чтения молитв. Они сделаны, чтобы ублажать турка, мающегося благородным бездельем.

Увидев нас, Король поднял голову, мгновенно осознал причину нашего появления и без малейшей иронии очень серьезно произнес:

— Добро пожаловать. Присаживайтесь.

— Сударь, — воскликнула миссис Саймонс, — я англичанка и...

Он оборвал ее на полуслове, щелкнув языком и продемонстрировав при этом ряд великолепных зубов.

— Всему свое время, — сказал он. — Я занят.

Хаджи-Ставрос понимал только греческий язык, а миссис Саймон — только английский, но выражение лица Короля настолько явно говорило само за себя, что

достойная дама в ту же секунду поняла его без помощи переводчика.

Мы уселись на пыльные камни. Вокруг нас сгрудились пятнадцать или двадцать бандитов, и Король, которому нечего было скрывать, продолжил мирно диктовать частные и деловые письма. Предводитель арестовавшей нас команды подошел и что-то прошептал ему на ухо. Король ответил высокомерным тоном:

— Какое имеет значение, поймет что-то милорд или не поймет? Я не делаю ничего плохого, и каждый волен меня слушать. Сядь, где сидел. А ты, Спиро, готовься. Будем писать письмо моей дочери.

Он ловко высморкался с помощью пальцев и очень серьезным и ласковым голосом стал диктовать: