Король гор. Человек со сломанным ухом

Каждый день я пополнял свой гербарий, прогуливаясь в окрестностях Афин, но никогда не забредал слишком далеко от города, поскольку опасался попасть в руки разбойников, орудовавших неподалеку от столицы королевства. Я не трус, и это будет доказано дальнейшим ходом событий, но жизнью я, тем не менее, дорожу. Этот дар достался мне от родителей, и в память о них я хочу сохранить его как можно дольше. В апреле 1856 года выходить из города было очень опасно, как, впрочем, и находиться в самих Афинах. Когда я забирался на склон горы Ликабет, меня неотступно преследовала навязчивая мысль о несчастной госпоже Даро, ограбленной средь бела дня. На холмах Дафны я вспоминал о пленении двух французских офицеров. На Пирейской дороге я невольно задумывался о банде воров, разъезжающих под видом свадьбы на шести фиакрах и расстреливающих прохожих сквозь зашторенные окна карет. На Пентеликонской дороге я вспоминал о пленении герцогини де Плезанс и о недавней истории, приключившейся с Харрисом и Лобстером. Они выехали на прогулку на принадлежавших Харрису персидских лошадях и на обратном пути попали в засаду. Два вооруженных бандита остановили их на середине моста. Мои друзья огляделись и обнаружили, что на дне соседнего оврага притаилась дюжина вооруженных до зубов мазуриков, охранявших порядка пятидесяти узников. Всех, кто оказался в этом месте после восхода солн-

ца, разбойники выпотрошили и связали, чтобы никто не смог сбежать и поднять тревогу. Харрис и его племянник не были вооружены. Джон сказал по-английски: «Отдадим им деньги. Нет смысла, чтобы нас зарезали из-за двадцати долларов». Бандиты, не отпуская поводья лошадей, подняли брошенные на землю монеты и знаками приказали всадникам спуститься в овраг. И вот тут Харрис потерял терпение. Мысль о том, что его свяжут, как барана, показалась ему отвратительной. А надо сказать, что мой друг — человек не робкого десятка. Он об-

Бандиты, не отпуская поводья лошадей, подняли брошенные на землю монеты

менялся взглядом с Лобстером, и в тот же момент два кулака, словно ядра, обрушились на головы бандитов. Противник Вильяма рухнул навзничь, успев разрядить в небо свой пистолет, а противник Харриса, на которого обрушился гораздо более сильный удар, перелетел через ограждение моста и свалился посреди своих товарищей. Харрис и Лобстер пришпорили лошадей и мгновенно умчались. Однако бандиты опомнились, выскочили на мост и открыли огонь из всех стволов. Лошадей они убили, а всадники пустились бежать со всех ног и поставили в известность жандармов, которые рано утром, правда, через день, выслали на место происшествия наряд.

Для нашего милого Христодула смерть лошадей стала настоящим горем, но он ни единым словом не осудил их убийц. «Что вы хотите? — заявил он с беспримерным добродушием. — Они такие, какие есть». С мнением нашего хозяина согласны почти все греки. И ведь нельзя сказать, что бандиты щадят своих соотечественников и показательно суровы только по отношению к иностранцам. Просто грек, ограбленный своими братьями, с самоотречением полагает, что его деньги так или иначе остаются в семье. К бандитским ограблениям местное население относится точно так же, как женщина из простонародья относится к побоям своего мужа: как правило, она искренне восхищается им и всем рассказывает, как здорово он ее бьет. Вот и греческие моралисты жалуются на бесчинства, творящиеся в сельской местности, точно так же как любящий отец осуждает проделки своего сына. Вслух он его ругает, а потихоньку жалеет. Тот же самый отец был бы страшно недоволен, если бы его сын стал похож на сына соседа, о котором нельзя сказать ничего плохого.

К сказанному следует добавить, что в те дни, когда я сошел на греческий берег, самым выдающимся героем Афин считался человек, ставший истинным бедствием для всей Аттики¹. В гостиных и в кафе, в парикмахерских, служивших местом встреч простого народа, и в аптеках, где собирались местные буржуа, на грязных улочках местного базара и на пыльных перекрестках центра города, в театрах, на воскресных концертах и на дорогах Патисии люди говорили только и исключительно о великом Хаджи-Ставросе, а если клялись, то только именем Хаджи-Ставроса. Неуязвимый Хаджи-Ставрос, наводящий страх на жандармов Хаджи-Ставрос, великий Король гор Хаджи-Ставрос! Казалось, еще немного (Господи, прости!) и люди начнут молиться на Хаджи-Ставроса.

В одно из воскресений, когда у нас обедал Джон Харрис (это было вскоре после приключившейся с ним истории), я попросил нашего доброго Христодула что-нибудь рассказать о Хаджи-Ставросе, с которым он часто встречался в годы войны за независимость, когда тема разбойничьих нападений была не столь популярна, как в наши дни.