— Как вы понимаете, сударь, — продолжил комиссар, — речь идет об исполнении закона, касающегося погребального дела. Его положения однозначны и не допускают никаких исключений. Власти могли бы закрыть глаза на то, что сейчас происходит, но дело получило огласку, и к тому же личность покойного, не говоря уже о религиозной стороне дела, заставляет нас предпринимать определенные действия… касающиеся, разумеется, вас…
Леон понимал его все меньше и меньше. Но кончилось тем, что стиль беседы сменился с доверительного на официальный, и комиссар заявил, что Фугас должен быть захоронен на городском кладбище.
— Но, сударь, — сказал Леон, — если вы имеете в виду полковника Фугаса, то вам должны были сказать, что мы не считаем его мертвым.
— Сударь, — с тонкой улыбкой ответил комиссар, — каждый волен иметь свое собственное мнение. Но судебный врач, который имел удовольствие осмотреть покойного, сообщил нам о необходимости срочного захоронения.
— Так вот, сударь, если даже Фугас мертв, то мы все равно имеем намерение его оживить.
— Мне уже докладывали об этом, сударь, но лично я не очень в это верю.
— Вы поверите, когда сами во всем убедитесь, и я надеюсь, сударь, что вам не долго осталось ждать.
— Надеюсь, сударь, что вы все согласовали в установленном порядке.
— С кем?
— Этого я не знаю, сударь. Но я предполагаю, что, прежде чем предпринимать подобные действия, необходимо получить соответствующее разрешение.
— От кого?
— Но послушайте, сударь, вы должны признать, что воскрешение человека — это вещь сама по себе исключительная. Что касается меня, то я об этом слышу в первый раз. Однако полиция для того и существует, чтобы не допускать в стране каких бы то ни было исключительных, я бы даже сказал, чрезвычайных, действий.
— Вот, что я вам скажу, сударь. Мы имеем дело с человеком, который не умер. Я с полным основанием рассчитываю на то, что через три дня мы вернем его к жизни. Ваш
врач, который утверждает обратное, на самом деле ошибается. Неужели вы возьмете на себя ответственность и прикажете похоронить Фугаса?— Конечно же, нет! Бог не допустит, чтобы я брал на себя какую бы то ни было ответственность. Однако, сударь, приняв решение о захоронении Фугаса, я буду действовать в соответствии
— А вам известен закон, который запрещает это делать? В конце концов, разрешено все, что не запрещено.
— С точки зрения судебной власти, так, возможно, и обстоит дело. Но полиция обязана предупреждать и пресекать любые беспорядки. Так вот, сударь, воскрешение есть неслыханное деяние, способное вызвать беспорядки.
— Надеюсь, вы не станете отрицать, что такое нарушение порядка преследует благую цель?
— Послушайте, сударь, я покушаюсь на армию не больше, чем лечащий раны хирург покушается на жизнь больного. Я-то как раз собираюсь возвратить армии полковника. Вернуть его в строй! А вот вы из бюрократических соображений хотите лишить ее полковника!
— Умоляю вас, сударь, не надо так волноваться! И не говорите так громко: нас могут услышать. Считайте, что наполовину я на вашей стороне и поддерживаю то, что вы собираетесь сделать для нашей прекрасной славной армии. Но вы подумали о религиозной стороне дела?
— Что еще за религиозная сторона?
— По правде говоря, сударь (надеюсь, то, что я скажу, останется между нами), это, конечно, вопрос второстепенный, но одновременно весьма деликатный. Ко мне обратились граждане, высказавшие вполне разумные соображения. Сам факт объявления о ваших намерениях вызвал беспокойство в некоторых кругах. Есть опасения, что успешное проведение такого рода мероприятий нанесет удар по вере и возмутит, скажем так, доселе безмятежные души. В конце концов, раз господин Фугас умер, значит, так захотел Бог. Не опасаетесь ли вы, что, воскресив его, вы выступите против Божьей воли?
— Нет, сударь. Я уверен, что нам не удастся воскресить Фугаса, если Бог того не захочет. Бог допускает, что человек может простудиться, но Бог так же разре-