Король гор. Человек со сломанным ухом

Один старый священнослужитель, порвавший с мрачным фанатизмом и принявший новые французские порядки, стал моим Хироном⁶²⁶³ и моим Ментором⁶⁴. Он питал мой мозг рассказами о римских и греческих героях и вливал в мои уши чистый мед истинной мудрости. Слава тебе, почтенный ученый старец, давший мне первые уроки знаний и первые примеры добродетели!

Но атмосфера доблести и славы, воцарившаяся в стране благодаря гению одного человека и мужеству всего народа, обострила мои чувства и заставила трепетать мою юную душу. Франция, потушив пламя гражданской войны, собрала все свои силы в один кулак и двинула их против враждебной Европы, а удивленный и покорившийся мир сдался под натиском этого неудержимого потока. Ни один француз не оставался равнодушным при звуках грома победы, который отзывался в миллионах сердец.

С самых ранних лет я почувствовал, что честь ценнее и важнее, чем жизнь. Гром барабанов войны выбивал у меня гордую мужскую слезу. Я бежал по улицам

Тулузы за полковым оркестром и думал: «Я тоже хочу носить лавры победителя, пусть даже омытые моей кровью!» К немощной оливковой ветви я относился с нескрываемым презрением. Я был равнодушен к мирным победам адвокатского сословия и успехам жирных торгашей и финансистов. Тоге наших цицеронов, мантиям судей, курульным креслам⁶⁵ законодателей, богатству наших крезов я предпочел меч. Казалось, сама Беллона⁶⁶вскормила меня своим молоком. «Победить или умереть» стало моим девизом, когда мне еще не исполнилось и шестнадцати лет.

С каким жгучим презрением выслушивал я истории наших политических хамелеонов! С какой брезгливостью относился к разного рода Тюркаре⁶⁷, возлежавшим на подушках в шикарных каретах, ведомых разряженными кучерами прямиком в будуары неких Аспасий⁶⁸. Но когда я слушал рассказы о подвигах рыцарей Круглого стола или стихи, прославляющие отважных крестоносцев, когда до меня доходили сведения о подвигах современных Роландов⁶⁹, упоминавшихся в сводках о победах нашей армии, которая сама стала наследницей Карла Великого, тогда мои глаза загорались неугасимым пламенем победных сражений.

Невозможно сказать, как изнывал я, горя нетерпением, и не знаю, каких натворил бы я бед, если бы не мудрость отца, решившего избавить меня от мук ожидания.

«Иди, — сказал он мне, тщетно пытаясь сдержать свои слезы. — Твой родитель не тиран. Я не намерен отравлять твою жизнь, которую сам же тебе и дал. Я надеялся, что ты останешься со мной в нашей хижине, чтобы своей рукой закрыть мне глаза, но раз в тебе заговорил патриотизм, то эгоизму лучше молчать. Отныне мои мысли полетят за тобой на поле брани, туда, где Марс пестует героев. Желаю тебе получить награду за храбрость и показать себя таким же хорошим гражданином, каким ты был хорошим сыном».

Сказав это, он заключил меня в свои объятия. Наши слезы слились, и я пообещал вернуться к родному очагу, как только почетная звезда украсит мою грудь. Но увы, судьба не захотела, чтобы мы свиделись. Парки⁷⁰, взявшиеся золотить нить моей жизни, безжалостно перерезали нить жизни моего отца. Чужая рука закрыла ему глаза как раз в те дни, когда в ходе битвы при Йене я заслужил свои первые эполеты.

После битвы при Прейсиш-Эйлау я стал лейтенантом, в Ваграме — капитаном, и император собственной рукой на поле боя украсил мою грудь наградой, перед осадой Алмейды я стал командиром батальона и подполковником после осады Бадахоса, а уже в Москве я стал полковником. В России я испытал радость побед и до дна испил горькую чашу поражений. Заснеженные поля России видели, как с остатками своего полка я поедал брошенные останки того, кто столько раз выносил меня с поля боя. Мой верный друг и боевой товарищ, он потерял подковы под Смоленском и пожертвовал плотью и шкурой ради спасения своего хозяина и его обмороженных ног.

Язык отказывается мне повиноваться, когда речь заходит о наших мучениях в ходе этой роковой кампа-

нии. Возможно, когда-нибудь я опишу их, макая перо в собственные слезы, несмотря на то, что слезы были и остаются привилегией слабой части рода человеческого. В страшные зимние холода мы остались без огня, без хлеба, без сапог, без транспорта, без помощи наших эскулапов, в окружении казаков и зверствующих крестьян, истинных вампиров. Наши умолкнувшие пушки попали в руки противника, и их жерла изрыгали огонь в нас самих. Что еще можно сказать? Переправа через Березину, столпотворение у Вильно… весь этот гром небесный, описать который у меня не хватает слов. Мой разум готов помутиться, и слова застревают в горле от горечи воспоминаний.

Однако родная земля и нагрянувшая любовь подарили мне краткий миг отдохновения. Отдохнув от безмерных тягот, я наслаждался жизнью в мирных долинах Нанси. И вот, пока наши батальоны готовились к новым сражениям, а я набирал в свой полк тысячи юных, но отважных воинов, готовых пройти дорогой славы, новое и неведомое мне чувство украдкой проникло в мою душу.