Король Камней

Не все служители веселого бога Шамбеже жертвуют телом ради обретения могущества. Но, отказавшись от плоти во имя духа, достигаешь вершин. Н’Ганга, любимый ученик М’Бхали Двуязычника, решился. Учитель был горд за юношу, хоть ничем не выдал своей гордости. Обряд длился сутки. Ритуальный танец до изнеможения. Песни для луны; песни для солнца. Тело, покрытое рунной татуировкой, налилось свинцом, потом сделалось чужим, деревянным, и наконец обрело небывалую легкость. Н’Ганга засмеялся, готовый взлететь, и по приказу учителя ожили лианы Ла-Ю, спеленав танцора по рукам и ногам. На шею скользнула змея — ожившая кожа мамбы, где на каждой чешуйке блестел знак отсечения. Петля затянулась, и Н’Ганга снова засмеялся: он больше не нуждался в воздухе! Все силы, жизненные и магические, сосредоточились в голове. Тело стало лишним, от него следовало избавиться. М’Бхали кивнул, ободряя ученика, и зашипел, часто-часто мелькая раздвоенным жалом. Миг, другой, и Н’Гангу шевелящимся ковром облепили черные пчелы. Н’Ганга надеялся, что тело вместе с жизненными силами утратило и способность испытывать боль. Как же он ошибался! Когда пчелы улетели, покинув раздувшуюся, посиневшую плоть, им на смену пришли орды красных муравьев.

Н’Ганга знал: муравьи не тронут его голову.

Ему было, чем кричать.

Чернокожий маг до сих пор иногда кричал во сне. Когда-то он принес в жертву веселому богу Шамбеже собственное тело — и обрел могущество. Сейчас наступила пора для другой жертвы. Во имя власти? Нет, во имя мира магов, стоящего на краю гибели.

У Тобиаса Иноходца отчаянно зудела культяпка. Гнилым зубом, как на погоду, ныла давно утраченная голень. Казалось, деревяшка протеза превратилась в кость, и вокруг нее спешило нарасти мясо. Всякий раз, когда Тобиас бросал взгляд на трупы, суетящиеся вокруг башни, зуд усиливался, делаясь нестерпимым. Калека отворачивался, но вскоре не выдерживал и вновь косился на свору мертвецов.

Он не любил вспоминать, как потерял ногу. Но сейчас память с упорством опытного дознавателя раз за разом возвращала его в хмурое, промозглое утро близ отрогов Саррантхи. Ученики Талела напоминали Иноходцу тех мерзких тварей, что выползли из тумана, охватывая мага двойным кольцом…

Сейчас ему предстояло лишиться еще одной части себя.

Добровольно.

Злой Газаль страшным, свистящим шепотом ругался сквозь зубы. Он и так утратил слишком много. Коллекция перстней, которую он любовно собирал годы и десятилетия, бесполезным хламом позвякивала в сумке. Впервые за добрые полвека на пальцах Газаль-руза не было ни камней, ни металла. Без перстней маг ощущал себя голым. Голым и больным. В костях и мясе, венах и суставах притаился моровой червь, готовый проснуться в любой момент.

Но и этого Судьбе показалось мало.

Газаль оскалился по-волчьи. Мир рушится? Плевать на мир! Ради возможности увидеть, как свершится месть, он готов на любые жертвы.

Рыжий Осмунд никогда не рассказывал, при каких обстоятельствах его борода сделалась седой, как иней. Молчал он и сейчас…

…мертвецы покидали башню. Они ползли к Талелу — каждый по собственному следу, борозде, оставленной в снегу, не сворачивая в сторону ни на пядь. Некромант, который за все время обряда не сдвинулся с места, отступил в сторону. Впору было поверить: жрец Сета боится восставших учеников. Но маги не сомневались: Талел Черный знает, что делает. Заподозрить некроманта в страхе перед трупами, поднятыми его властью…

Славная шутка!

Там, где стоял жрец Сета, образовался темный глянцевый круг полутора локтей в поперечнике. Нет, это была не проталина. Напротив, снег превратился в лед, гладкий и блестящий. Подо льдом открывалась зловещая глубина, бездна, куда лучше не заглядывать.

Вход?

…выход?

Из центра круга, едва заметно подрагивая, словно в нетерпении, на глазах прорастал иззубренный ус. Талеловы ученики подползли к кругу, сгрудились головами к центру, замерли, тесно вжимаясь плечами друг в друга. Запах тления усилился — и вдруг исчез. Из круга накатила волна запредельного, парализующего холода. По сравнению с ним зимняя стужа казалась летним зноем. Трупы сотрясла дикая судорога — одна на всех.

Миг — и мертвецы ринулись вперед.

Тела их плющились глинистым студнем, становясь единым целым. Одежда и плоть, кости и волосы — все превращалось в подгоревшую кашу. Из каши выстрелил в небо знакомый ус; раскрылся на конце смоляным бутоном, развернув языки лепестков. Под собственной тяжестью лепестки загнулись к низу, легли на бурлящую массу, расплылись по ней кляксами мрака — и принялись уминать, лепить, придавать хаосу новую форму.

Талел плакал, не стыдясь. Слезы текли по обрюзгшим щекам некроманта, и он слизывал капли, попавшие в угол рта. Руки дрожали; чтобы это было не так заметно, Талел сцепил их за спиной. Талел Черный приносил свою жертву: мертвых учеников. Последний бастион, самое страшное оружие — и тайную гордость мага. Никогда, думал он. Никогда мои мальчики не вернутся ко мне. Прощайте; докажите, что я не зря учил вас при жизни и после нее…