Король холопов

– Так ты из Прондника? – спросил Казимир, припомнив Вядуха.

– Да, мой король… Но теперь я уже там не живу… И никого из моих там нет, – медленно проговорил мужик. – Отца убил Неоржа, когда он возвращался из Вислицы… Мать вскоре после него умерла… А мне не повезло… Пришла болезнь, забрала у меня близких… Я остался один…

Опустив голову, он продолжал:

– Неурожай, голод… Скот пропал, хата сгорела… Мне ничего другого не осталось, как пойти в свет и искать хлеба. Никто меня не пожалел, и я уже боялся, что умру где-нибудь под забором, но вдруг раздался твой призыв к работе. Я взялся за заступ и, благодаря твоей милости, нашел работу и кусок хлеба. Да вознаградит тебя за это Господь! Если бы ты не сжалился над нами, то не я один, а тысячи людей погибли бы от голода…

Король молча и в задумчивости выслушал эту краткую повесть исстрадавшегося человека.

– Напрасно ты не обратился ко мне, – сказал Казимир. – Я ел хлеб твоего отца и отблагодарил бы сына…

Мужик покачал головой. Язык у него был такой же острый, как и у отца…

– При всем вашем желании, – проговорил он с грустной улыбкой, – вы не могли бы помочь всем и облегчить все бедствия… Не я один остался без куска хлеба. Ты окружен рыцарями и придворными панами, а бедному трудно было бы попасть к тебе.

– Но ведь у меня для всех дверь открыта! – воскликнул король.

– Так-то оно так, – ответил мужик, – но при всех дверях стоит стража и в разорванной свитке не пропускает.

– А что же сталось с твоей землей и имуществом? – спросил Казимир.

– Все сгорело, а землю Неоржа отдал кому-то из своих.

Тряхнув головой, селянин продолжал:

– Да и я туда уж возвратиться не мог бы. Все напоминало бы об умерших и о хорошем прошлом, и я не выдержал бы от боли.

Казимир повернулся в сторону чиновника, стоявшего позади него и, сделав ему знак записать его слова, проговорил:

– Я прикажу отвести тебе другую землю, и из королевской сокровищницы тебе выдадут вспомоществование. Не надо поддаваться отчаянию, ты еще не стар, сумеешь работать и стать на ноги.

Указав ему на приблизившегося чиновника, Казимир прибавил:

– Обратись к нему, и он тебе устроит, согласно моему приказанию. У тебя впереди еще достаточно времени, чтобы свить себе гнездо, пока не наступила старость.

Сын Вядуха молча склонился к ногам короля, поцеловал их и удалился. Подобные разговоры и благодеяния со стороны Казимира часто бывали, и почти ежедневно он награждал бездомных землей и выдавал им деньги на обзаведение хозяйством.

Рыцари и дворяне, бывшие свидетелями таких поступков Казимира, вместо того, чтобы проникнуться уважением к нему, начинали его ненавидеть. Наказание Борковича, о преступлениях которого забыли, а помнили лишь о его жестокой смерти, тоже способствовало усилению их нерасположения к королю. Восстановление привилегий евреям, некогда пожалованным им королем Болеславом, возвышение Вержинека, который собрал на службе короля несметные богатства, о которых рассказывали чудеса, – все это подтверждало сложившееся у шляхты убеждение, что Казимир задался целью уничтожить сословие, занимавшее до сих пор почетное положение.

Король чувствовал, что восстанавливает против себя дворян и рыцарей и своими поступками вызывает их ропот, но он никогда не обращал внимания на то, что о нем говорят.

Шляхта утешала себя надеждой, что король сойдет в могилу, не оставив после себя наследника, а Людовик, король венгерский, к которому перейдет престол, обещал увеличить привилегии дворянского сословия. Мать будущего наследника и он сам усердно поддерживали сношения с более влиятельными в стране людьми, привлекая их на свою сторону разными заманчивыми обещаниями.

Надежды на появление наследника от нового брака тоже не оправдались: королева Ядвига дала ему только дочерей. У Казимира были сыновья от Рокичаны и Эсфири, но они никаких прав на престол не имели, и Казимир, отказавшись от всякой надежды передать трон законному наследнику Пястов, настойчиво преследовал цель оставить о себе память в потомстве, возвысив свою страну. Он укреплял города, заселял их, прокладывал дороги, наблюдал за порядком, заводил торговые сношения, обогащал государственную казну и следил за исполнением введенных им законов.

Так как за просвещением приходилось ездить за границу и учиться у чужих, он решил открыть в стране свои школы, и ему первому принадлежала мысль устроить в Кракове высшую школу, которая впоследствии послужила источником просвещения для всей страны.

– Я теперь могу спокойно умереть, – сказал он, обращаясь к Сухвильку с ласковой улыбкой и с гордостью человека, достигшего своей цели. Стране моей нечего опасаться ни невежества, ни темноты, ни беззакония, никакой враг ей не страшен. Страна обойдется собственными судами и школами, и ей не придется искать правосудия и науки у чужих. Зерна брошены; Господь поможет, и они взойдут…

– Милостивый король, – ответил Сухвильк, – вы многое совершили, но вам еще нужно долго жить и охранять посеянное вами, чтобы оно выросло, окрепло и не было сломлено первой бурей, которая над ним может разразиться.