Король холопов

– Как всегда; на вид он спокоен, – ответил Кохан. – Вы ведь знаете короля, он не легко поддается волнению, стараясь его скрыть, чтобы не повредить своему королевскому престижу. Но я, зная его хорошо, вполне понимаю его состояние. Казимир часто беззаботный улыбкой и притворным весельем старается замаскировать всякие удручающие его тяжелые заботы. Сухвильк отправился к Бодзанте, чтобы уладить это дело, но ему это не удастся… Бодзанта его не любит и одновременно опасается его; Баричка стережет епископа, не допуская его дать себя смягчить.

– Баричка! Баричка! – промолвил Вержинек, задумавшись. – С ним трудно будет поладить, если он вбил себе что-нибудь в голову. Это упрямый человек…

– Но и я неподатлив, – возразил Кохан, – а ему придется иметь дело со мной, и я найду для него средство, чтобы не пришлось его больше опасаться. Вержинек, покачав головой, сказал:

– Гнев плохой советник!

– Речь идет не обо мне, а о короле! – воскликнул Кохан. – Я его очень жалею. Разве у него мало неприятностей от крестоносцев, мазуров, собственных дворян, Руси, жены? А теперь еще вдобавок духовенство хочет выступить против него. Он и без того мученик. Я не могу допустить, чтобы из-за одного какого-нибудь ничтожного попа он окончательно лишился спокойствия.

– Вследствие вашей чрезмерной любви к королю, – произнес Вержинек, –вы всегда заранее предвидите все в более черном свете, чем оно оказывается в действительности. Вы волнуетесь… И в таком состоянии вам трудно будет иметь удачу.

Кохан поник головой и больше не возражал, но остался при своем мнении. Вержинек чувствовал, что он его не убедил. Так они молча просидели некоторое время.

– Убью я этого ханжу-попа! – прошептал неугомонившийся Кохан, сделав движение, как бы собираясь встать.

Вержинек притворился, что не слышал этой угрозы. Королевский фаворит повысил голос.

– Вчера, – произнес он, – собрались у Неоржи бездельники; Баричка говорил против нас, другие поддакивали ему. Там находился Мацек Боркович, Отто из Щекаржевиц и иные, и они поносили короля.

– Не следует на них обращать внимания и прислушиваться к их словам; они ничего не сделают, потому что не смогут, – прервал мещанин. – Кто знает, может быть, если бы рыцарское сословие позволило бы себе какую-нибудь безумную выходку против короля, было бы лучше… Мы бы избавились тогда от забияк, а силы, чтобы справиться с ними, найдутся. Кохан покачал головой.

Печальный, он поднялся со своего места, разочарованный в том, что он ничего не достиг у Вержинека, который не разделял ни его гнева, ни его преждевременного страха.

– Хотя я мало на это надеюсь, – сказал он, собираясь уходить, – но все-таки зайдите к епископу и предостерегите его; может быть он примет во внимание ваши слова и послушается вас. Пускай он прикажет Баричке молчать… Король за отобранные земли вознаградит вдвойне, но он их не вернет обратно.

Вержинек дал Кохану понять, что он знает, как ему поступить.

В это время постучали в дверь; Вержинеку сообщили, что неотложные дела требуют его личного присутствия, и он попрощался с гостем, проводив его до порога.

Соседняя большая комната была наполнена купцами, служащими на соляных копях, советниками, заседателями, а в стороне стояло несколько евреев, не осмелившихся подойти ближе к христианам. Лишь только Вержинек показался в дверях, его обступили со всех сторон с приветствиями, с просьбами уделить время для разговора и с разными вопросами. Оглядывая обращавшихся к нему, он по лицу их сразу угадывал, зачем они пришли, и он часто давал ответы раньше, чем успевали задать ему вопросы.

Картина эта была похожа на прием при королевском дворе с той только разницей, что тут себя чувствовали свободнее, хотя относились к хозяину с не меньшим уважением, чем там. Некоторые отвешивали низкие поклоны до земли и лицемерием старались снискать себе расположение Вержинека.

Кохан медленно пробился сквозь эту толпу, как бы не замечая никого из них, хотя многие, уступая дорогу королевскому любимцу, кланялись ему. Все его знали, но не очень любили, потому что он грубо, строго и гордо обходился, оскорбляя своими насмешками и отталкивая своим пренебрежительным отношением.

Покинув дом Вержинека, Кохан, простояв некоторое время в размышлении в воротах, направился к жилищу сандомирского старосты Отто из Пильцы; последний, хоть и родственник Неоржи, не был его другом, оставаясь верным королю, и жил в большой дружбе с Коханом.

На всякий случай, Рава хотел его иметь на своей стороне, а потому он пошел к нему заблаговременно, чтобы ему рассказать эту историю и подготовить его для совместных действий. Он не сомневался в том, что легко склонить его на свою сторону.

– Если только этот ксендз затронет короля, – сказал он, переступив порог, – я его со света сживу.