Король-колдун

Мастер ужасно изменился — впервые он выглядел по-настоящему старым. Редкие завитки седых волос мягко обрамляли бледное до желтизны лицо, а некогда живые глаза казались стеклянными и отсутствующими, в них уже читалась готовность к долгому путешествию. Только внимательно присмотревшись, Атайя заметила, что грудь его слегка поднимается и опускается — единственный признак того, что мастер еще жив.

Проявив несвойственное ему уважение к чувствам других, Мудрец удалился в приемную, оставляя их наедине друг с другом.

Атайя подобралась к кровати, каждый шаг давался ей с трудом — ноги словно налились свинцом. Принцесса опустилась на табурет и сжала руки мастера, любовно проведя пальцами по лабиринту синих вен, просвечивающих сквозь тонкую как папиросная бумага кожу. Когда-то эти руки накладывали заклинания, о которых принцесса могла только мечтать, — сейчас они лежали бледные, обескровленные и холодные.

— Мастер Хедрик, вы слышите меня?

Собрав остатки чувств, не затронутых печатью, принцесса попыталась проникнуть в его мозг и тут же отпрянула в ужасе перед обширными разрушениями, которые увидела там. Его магических троп больше не существовало, волшебные пещеры были погребены под крошащимися обломками, из-под которых, кровоточа, постепенно вытекала его сила.

— Боже мой, что же он сделал с вами?

Веки Хедрика затрепетали. Было видно, что каждое слово дается мастеру с большим трудом.

— Он не сделал ничего, Атайя. Все это — создание моих собственных рук. Хотя я и не думал, что одному из нас доведется пережить это. Видимо, опыты Мудреца в противостоянии корбалам дали ему силу достаточную, чтобы отразить силу моего амулета. Печально, но у меня такой силы не оказалось.

Атайя сжала его руку, словно стараясь влить в слабеющее тело хоть капельку собственной силы.

— Какой амулет?

Глаза Хедрика снова закрылись — слишком тяжело держать их открытыми.

Спросишь потом у Джейрена. Он отвел короля в безопасное место. Не волнуйся за них.

Атайя склонила голову в короткой благодарственной молитве.

— Мудрец запечатал мою силу, — прошептала принцесса. — Если бы вы освободили меня, я могла бы попытаться спасти нас.

Увы, я не могу, — безмолвно отвечал Хедрик, не в силах более говорить вслух. — Моя сила умерла. Как и я сам… совсем скоро.

Атайя еще крепче сжала его руку.

— Не говорите так. Неужели вы решили перенять мою унылость, за которую Джейрен всегда бранит меня?

Хедрик попытался криво улыбнуться.

Я прожил долгую жизнь, моя дорогая. И не виню Господа за то, что он позвал меня. Хотелось бы только побыть с тобою в день твоего триумфа, вместо того чтобы наблюдать за ним в компании Кельвина. И, конечно, Тайлера. Они смотрят на тебя даже сейчас. Никогда не сомневайся в этом, Атайя.

Холодок прополз по спине принцессы. Непостижимым образом, хотя она и предпочитала не задумываться об этом, Атайя всегда это знала.

Не скорби обо мне, — продолжал Хедрик, голос его был так же слаб, как беспорядочные вибрации в воздухе. — Я не знаю более почетной смерти, чем отдать жизнь за то, чтобы другие колдуны могли жить после меня. Но… попроси Мудреца, чтобы он позволил мне упокоиться в Рэйке. Там мой дом…

Атайя крепко прижала руки к губам — нет, она не заплачет, только не сейчас.

— Я попрошу… Я потребую этого.

Ты одолеешь его, Атайя. Дамерон не мог предвидеть всего… Сейчас я вижу. — Хедрик сражался за каждый вдох, через рукопожатие Атайя могла чувствовать слабый ручеек его силы. — Мудрец называет себя величайшим слугой Господа, но исторически, Атайя, эта честь принадлежит тебе, отчасти, возможно, потому что ты никогда не стремилась к этому.

Атайя не чувствовала никакой радости от его похвал. Какое все это имеет значение теперь, когда человек, наставивший ее на путь истинный, умирает?

— Мастер Хедрик, не покидайте меня…

Но он уже был далеко, и принцесса поняла, что мастер не слышит ее.

Заверши свой дневник, — донеслось словно благословение последнее наставление мастера.