«Во–первых, кроме меня, Фалалееву помочь некому, и он это прекрасно понимает. Иначе не прибежал бы ко мне с наскипидаренной задницей. Во–вторых, не мне тебя учить, как оформляются подобные аферы. Я могу подписать любые платежные документы. Но не своим именем, а в качестве мистера Морозоффа. Понимаешь?»
«Понимаю».
«Завтра поздно вечером Фалалеев передаст мне наличность. Еще сутки — на оформление документов. До Стамбула — шестнадцать часов плюс таможенные формальности. К концу недели будем в Сингапуре. Понимаю, тридцать миллионов в сравнении с тем, что я мог получить — ничто, но, как говорят в России, с паршивой овцы хоть шерсти клок…»
После этих слов решение к Савелию пришло почти мгновенно.
По мнению Константина Ивановича, следует во что бы то ни стало разорвать опасную связку Рассказов — Кактус. И ничего лучше, нежели подбросить Фалалееву эту аудиозапись, тут не придумаешь. Дальнейшие действия Фа лалеева нетрудно предугадать: или открытая конфронтация с «мистером Морозоффым», что в силу теперешней беззубости Кактуса маловероятно, или какая‑нибудь тайная изощренная мерзость в отместку «инвестору», на что сабуровский бандит, несомненно, способен.
За следующий день Говорков успел больше, чем за предыдущие четыре дня пребывания в Ялте.
Сделав с записи несколько копий, он немедленно связался с Богомоловым. Савелий считал, что следует сообщить Фалалееву о планах «мистера Морозоффа» на его счет, но как‑то осторожно, ненавязчиво; после московских событий Кактус имел все основания никому не доверять. Во всяком случае, анонимная посылка и подметное письмо в сложившейся ситуации не годились.
Константин Иванович попросил перезвонить через пару часов. Видимо, хотел навести необходимые справки. И уже к обеду после десятиминутного инструктажа Бешеный знал, что следует предпринять.
Вечером Говорков отправился в ресторан на последнем этаже интуристовской гостиницы — огромного шестнадцатиэтажного параллелепипеда желтого бетона, нелепо возвышающегося над благородной зеленью Массандры. Он знал — там в ожидании решения старших коротают время Аркаша и Синий — телохранители Фалалеева и Артемьева.
Оба «быка» отчаянно скучали, и потому свести с ними знакомство не составило большого труда.
Долгое пребывание в курортном городе, безделье, отсутствие серьезных раздражителей — все это расслабляет, притупляет бдительность, ведет к полной потере чувства опасности; именно на это и напирал при последнем инструктаже генерал Богомолов. И потому ни Аркаша, ни Синий не удивились, когда их новый знакомый спокойно представился: «Я, мол, из братвы, из местной».
Кроме того, повадки и специфический словарный запас, в свое время приобретенные Говорковым на зоне, явно расположили к нему сабуровских.
Чем же вы промышляете? — спросил один из них. — Бабок–сигаретниц налогом обкладываете? Художникам на набережной крыши ставите?
Всем понемножку, — спокойно парировал «ялтинец». — Тут в «Ореанде» уже четвертый месяц какой‑то американский «бобер» сидит. Думали его пощупать, но сначала решили узнать, чем он дышит, и натолкали ему в номер жучков. Они там с этим типом Стивом по–английски базарят, но мы одного нашего лоха–переводчика подрядили, — они тут все без работы сидят — так он за двести гринов базар ихний на русский переложил. На ту же кассету и записали…
Прослушав записи, Аркаша и Синий буквально офонарели. Само собой, они были в курсе планов своего старшого насчет отъезда за рубеж и знали, что именно «мистер Морозофф» взялся перевести за границу наличность, добытую с таким риском в Москве.
А ты не мог бы нам эту кассетку дать послушать? — попросил Синий.
И показать кое–кому, — поджал губы Аркаша.
Дать — не могу. А вот продать — дело другое, — последовало встречное предложение; Говорков знал, что такой ход с его стороны будет выглядеть более чем правдоподобно.
За кассету новый знакомый взял смехотворную по меркам «быков» сумму — две тысячи долларов.
Бешеный не знал в точности, как отреагировал Фалалеев на запись, но уже наутро Артемьев вместе с Синим отвалил в Симферополь.
Они пробыли там недолго. Вечером навороченный джип вновь колесил по узким ялтинским улицам и незадолго до полуночи остановился у ярко освещенного подъезда гостиницы «Ореанда».
Савелий опять занял свое место на набережной — подкрутил колесико настройки, на всякий случай подсоединил диктофон.
К удивлению Савелия, Фалалеев вовсе не изменил своего решения — все тридцать миллионов передал «мистеру Морозоффу». Слушая разговор бывших компаньонов, Говорков отметил: Кактус говорил вкрадчиво и в то же время с издевкой.
«Пересчитайте, господин Морозофф! — предлагал сабуровский, вжикая замком — «молнией» и при этом шелестя чем‑то, очевидно, банкнотами. — Деньги — они счет любят!..»
«Зачем же!» — Аркадий Сергеевич энергично противился предложению, видно, не желая обижать недоверием граждан–бандитов.
«Тут чуть меньше тридцати миллионов!» — уговаривал Фалалеев.
«Да я вам и так верю… Впрочем, пересчитай, Стив».