– Я попытаюсь объяснить, – спокойно сказал он. – Вы все прошли через непереносимое и вынесли невыносимое. Вы – ходячие скелеты. На ваших лицах живы только глаза, а в глазах выражение... – Он запнулся на мгновение, пытаясь подобрать слово, потому что он знал, им нужна помощь, забота и ласка. – Я даже не знаю, как описать это. Это скрытность... Нет, это не то слово, и это не страх. Но у всех одинаковое выражение глаз. И вы все живы, когда по всем законам должны были умереть. Мы не знаем сейчас, почему вы не мертвы или почему вы выжили, я имею в виду каждого, кто находится здесь, не только вас. Мы смотрим потому, что от вас невозможно отвести глаз.
– Я полагаю, как на клоунов в какой-нибудь чертовой интермедии?
– Да, – спокойно ответил доктор. – Можно и так сказать, но...
– Клянусь Богом, я убью следующего мерзавца, который посмотрит на меня, как на обезьяну.
– Держите, – сказал доктор, пытаясь облегчить его страдания. – Вот таблетки. Они помогут вам успокоиться... Питер Марлоу выбил таблетки из рук врача и заорал:
– Мне не нужны ваши чертовы таблетки! Я просто хочу, чтобы меня оставили одного! – И вылетел из хижины.
В хижине американцев никого не было.
Питер Марлоу лег на койку Кинга и заплакал.
– Пока, Питер, – сказал Ларкин.
– Пока, полковник.
– Пока, Мак.
– Всего хорошего, приятель.
– Пишите.
Ларкин пожал им руки, потом пошел к воротам Чанги. Там по машинам рассаживались австралийцы. Их отвозили на корабли. Домой.
– Когда вы уезжаете, Питер? – спросил Мак, когда Ларкин ушел.
– Завтра. А вы?
– Я уезжаю сейчас, но собираюсь задержаться в Сингапуре. Нет смысла садиться на корабль, пока не решу, куда ехать.
– Новостей по-прежнему нет?
– Нет. Они могут быть где угодно, Индокитай большой. Но, если бы она и Энгус были мертвы, думаю, я бы знал. В душе. – Мак поднял свой рюкзак и непроизвольно проверил – на месте ли последняя банка с сардинами. – Я слышал, как будто бы в одном из лагерей в Сингапуре есть женщины, которые были на «Шроншире». Возможно, кто-нибудь из них что-нибудь знает или даст мне ключ к разгадке. Если бы я смог их найти! – Он выглядел постаревшим, с морщинистым лицом. Но держался молодцом. Мак протянул руку. – Salamat!
– Salamat!
– Puki'mahlu!
– Senderes, – ответил Питер Марлоу, чувствуя, как по щекам текут слезы, но не стыдился их. Как не стыдился своих слез Мак.
– Вы всегда можете написать мне до востребования в банк Сингапура, приятель.
– Напишу. Удачи, Мак.
– Salamat!
Питер Марлоу стоял на улице, которая делила лагерь на две части, и смотрел, как Мак поднимается на холм. На вершине холма остановился, обернулся и помахал рукой. Питер Марлоу помахал в ответ, а потом Мак затерялся в толпе.
И теперь Питер Марлоу остался совершенно один.
Последний восход в Чанги. Умер последний человек. Некоторые из офицеров из хижины номер шестнадцать уже уехали. Самые больные.
Питер Марлоу лежал под противомоскитной сеткой в полусне. Люди вокруг него просыпались, вставали, выходили облегчиться. Барстерс стоял на голове, занимаясь гимнастикой йогов. Фил Минт одной рукой ковырял в носу, а другой калечил мух, уже началась игра в бридж. Майнер играл гаммы на деревянной клавиатуре, а Томас бранился, что завтрак запаздывал.
– О чем ты думаешь, Питер? – спросил Мак.
Питер Марлоу открыл глаза и внимательно посмотрел на него.
– Ты выглядишь по-другому, вот что я скажу.
Мак потер верхнюю выбритую губу тыльной стороной руки.
– Я чувствую себя голым. – Он посмотрел на свое отражение в зеркале. Потом пожал плечами. – Ну, нет их, и все тут.
– Эй, жратву принесли, – крикнул Спенс.
– Что там на завтрак?
– Овсянка, тост, мармелад, яичница, бекон, чай.
Некоторые жаловались на скудность порций, другие считали их огромными.
Питер Марлоу взял только яичницу и чай. Он перемешал яйца с рисом, который сберег со вчерашнего дня, и съел его с большим удовольствием.
Он оторвался от еды, когда в хижину суетливо вошел Дринкуотер.
– А, Дринкуотер! – остановил он его. – Можно вас на минутку?
– Ну, конечно, – Дринкуотер был поражен неожиданной приветливостью Питера Марлоу. Бледно-голубые глаза изучали пол хижины. Он боялся, что его ненависть к Питеру Марлоу выплеснется наружу. «Держись, Тео, – твердил он себе. – Ты сдерживался месяцами. Не позволяй, чтобы сейчас это вырвалось наружу. Еще несколько часов, и ты сможешь забыть его и всех остальных. Лилс и Блоджер не имели права искушать тебя. Совсем никакого права. Ну, они получили то, что заслужили».
– Помните ту кроличью ногу, которую вы украли?
Глаза Дринкуотера сверкнули.
– О чем... о чем вы говорите?
В проходе остановился Фил и, почесываясь, посмотрел на них.
– А, хватит, Дринкуотер, – сказал Питер Марлоу. – Меня это больше не трогает. За каким чертом? Война закончена, и мы выбрались. Но вы помните ту кроличью ногу, не правда ли?
Дринкуотер был слишком умен, чтобы попасться так просто.
– Нет, – ответил он резко, – нет, не помню. – Но ему было очень трудно удержаться и не сказать – вкусная, очень вкусная!
– Знаете, это был не кролик.
– Да? Извините, Марлоу – это был не я. И я не знаю, кто взял ее, что бы это ни было!