Король Матиуш Первый. Матиуш на необитаемом острове.

Ох, как Клю-Клю подмывало спуститься по карнизу из королевской ложи в зал, схватить депутатское кресло и показать этим безобразникам, как умеют драться африканские девочки. Клю-Клю знала, что все это натворила она, ей было жаль Матиуша, что из-за нее у него такие неприятности. Но она не раскаивалась: пусть знают. И что же ей сказали: что черная? Она об этом знает. В клетку с обезьянами? Ну, была, пусть кто-нибудь из них попробует. Невеста Матиуша? Что же в этом такого? Лишь бы Матиуш захотел на ней жениться. Жаль только, что глупый европейский этикет не разрешает ей принять участие в этой борьбе.

Как они дерутся! И это — мальчики. Тупицы, слюнтяи, увальни. Дерутся уже десять минут, и никто еще не победил. Подпрыгивают и отскакивают, как петухи, а половина ударов — в воздух.

И Клю-Клю не выдержала. Она прыгнула, одной рукой схватилась за перила, потом за железную решетку, легко стала на карниз, оттолкнулась; хватаясь за электрические плафоны, ослабила силу падения, перескочила через стол иностранных журналистов и отмахнулась, как от надоедливых мух, от пятерых мальчиков, нападающих на Антека.

— Хочешь драться?

Антек замахнулся, но пожалел об этом. Он получил только четыре удара, а собственно говоря, не четыре, а один, потому что Клю-Клю ударила одновременно головой, ногой и двумя руками. И Антек лежал на полу с разбитым носом, с одеревенелым затылком, с повисшей как плеть рукой и тремя выбитыми зубами.

«Бедные эти белые: какие у них слабые зубы», — подумала Клю-Клю.

Она подбежала к столу министра, намочила в стакане воды платок и приложила к носу Антека.

— Не бойся, успокаивала она его, — рука не сломана. У нас после такой драки лежат день. Вы нежнее, так что ты, наверно, только через неделю будешь здоров. А за зубы очень извиняюсь. О, наши дети гораздо сильнее, чем белые.

42

мертельно обиженный вернулся Матиуш во дворец. Никогда, никогда ноги его не будет в детском парламенте. Какая черная неблагодарность! Вот награда за его труды, за его добрые намерения, его путешествия, в которых он чуть не погиб, за его героическую защиту страны.

Волшебниками их сделать, куклы им давать до самого неба, таким глупым! Жаль, что он все это затеял. Крыша у них протекала, еда была нехорошая, игр не было! А в каком государстве у детей есть такой зоологический сад? А мало было фейерверков, военной музыки? Газеты для них издают. Не стоило. Эта же самая газета завтра оповестит весь мир, что его назвали Котом-Муркой и Матиушем-канарейкой. Нет, не стоило.

И Матиуш велел сказать, что ни писем от детей не будет читать, ни послеобеденных аудиенций не будет. Он не хочет больше давать подарков. Хватит!

Матиуш позвонил по телефону старшему министру, у него был к министру очень важный вопрос: он хотел посоветоваться, что делать.

— Пожалуйста, соедините меня с квартирой старшего министра.

— А кто говорит?

— Король.

— Старшего министра нет дома, — сказал старший министр, не подозревая, что Матиуш узнал его по голосу.

— Но ведь вы же со мной говорите! — сказал Матиуш в трубку.

— Ах, это вы, ваше королевское величество, ах, очень извиняюсь, но я не могу прийти, потому что я болен и сейчас лягу в постель. Поэтому и говорю, что меня нет дома.

Матиуш положил трубку.

— Врет, — сказал он, расхаживая в волнении по кабинету. — Не хочет прийти потому, что уже обо всем знает. Меня никто теперь не будет уважать, все будут надо мной смеяться.

Лакей доложил о приходе Фелека и журналиста.

— Просите! — приказал Матиуш.

— Я пришел спросить ваше королевское величество, как мне написать в газете о сегодняшнем заседании Пропара. Можно ничего об этом не писать, но пойдут сплетни. Может быть, написать, что заседание было бурное, что барон фон Раух подал в отставку, это значит, что он обиделся и больше не хочет быть министром. Но король не принял отставки, и барон Раух остается министром, а король дает ему орден.

— А обо мне что вы напишете?

— Ничего. О таких вещах не пишут, это нехорошо. Самое трудное, это что сделать с Антеком. Антек депутат, так что выпороть его нельзя. Депутаты могут подраться между собой, но правительство ничего не может им сделать, так как они неприкосновенны. Вообще, ему уже досталось от Клю-Клю, и, может быть, он успокоится.

Матиуш был очень доволен, что не будет написано в газете, как Антек над ним смеялся, и охотно его простил.

— Завтра заседание начнется в двенадцать.

— Это меня не интересует, я не приду.

— Это плохо, — сказал журналист. — Могут подумать, что ваше величество боится.

— Что же делать? Ведь я обижен, — сказал Матиуш со слезами на глазах.

— Так делегация депутатов придет просить прощения у вашего величества.

— Хорошо, — согласился Матиуш. Журналист ушел, он должен был немедленно написать в газету свой отчет, чтобы завтра утром он был напечатан.

А Фелек остался.

— Я ведь говорил тебе, чтобы ты перестал называться Матиушем.

— Ну и что? — раздраженно прервал его Матиуш. — Ты назвался бароном фон Раухом, а тебя назвали бараном. Это еще хуже, чем меня. Кот — ведь в этом нет ничего плохого.