Король на горе

Вспомнился Сторкад, убитый мной почти так же, в постели. Воистину наши дела к нам же и возвращаются.

– Дай мне меч, Ульфхам Треска, – попросил я.

Викинг помотал головой.

– Я бы дал, – сказал он. – Но если ты умрешь с мечом в руке, то попадешь в Валхаллу и расскажешь о том, как ты умер. А я не хочу, чтобы мои друзья узнали об этом.

– Ладно, допустим, все решат, что меня убил Трувор, – согласился я. – В это, думаю, поверят. А вот в то, что он собственную дочь убил… С этим как?

– Дочь? – Ульфхам покосился на Зарю, нахмурился.

Полагаю, сначала он ее не узнал. Решил: обычная постельная девка.

От того, что Треска немного отвлекся, мое положение не изменилось: нож не сдвинулся ни на миллиметр.

– Убил и убил. Почему – пусть сам и объясняет, – мыслительный процесс дана завершился не лучшим образом.

Полное ощущение, что истекают последние секунды наших с Зарей жизней. И я просто физически чувствовал, как они истекают.

А мой Белый Волк сидел у изголовья и глядел на меня сочувственно. Даже он ничего не мог сделать в такой безнадежной ситуации. Может, потому я не испытывал той искрящейся радости, что непременно сопутствовала его появлению?

– Ульфхам, – сказал я, цепляясь за первое, что пришло в голову, и, может быть, последнее, что в нее пришло: – Ты убьешь меня напрасно. Сигурд уже знает.

– Так я тебе и поверил, – Треска хрипло рассмеялся. – Когда бы ты…

Дыхание Зари изменилось.

Я услышал это. И Ульфхам услышал.

Я замер. Он – тоже. Кожей, которую надрезало острие ножа, я ощущал, как напряглась рука дана. Одно короткое движение – и все.

Я тоже приготовился. Когда он вскроет мне горло, это наверняка будет очень больно. И смертельно. Но с болью я справлюсь, а смерть наступит не мгновенно. У меня будет секунда-другая. А вот Треске точно потребуется отпустить мою правую руку, чтобы дотянуться до Зари. А когда дан ее отпустит, я успею его схватить. Наверняка успею, ведь мой Волк здесь. Он не спасет меня от смерти, но сделает эту пару секунд очень-очень длинными, так что я точно успею сбить Ульфхаму бросок, а Заря, она – быстрая девочка. Она убежит. И расскажет, как все было. И Треска с Рюриком не получат ничего, кроме моей смерти. Вернее, получат. Месть.

Так я решил. Мое последнее решение в этой жизни. И мне оно нравится. Прощай, Гудрун! Позаботься о нашем сыне!

– Давай уже, не тяни! – бросил я Ульфхаму.

– Как скажешь, – не стал возражать дан. И нож пришел в движение…

* * *

Гудрун, дочь Сваре Медведя, проснулась внезапно и страшно. Сидящей на ложе, с отброшенным в сторону легким одеялом из шкурок чернобурки, с кинжалом в руке. Огонек в наполненной жиром плошке вздрогнул, но не погас. Ребенок в животе недовольно толкнул ножкой: он тоже проснулся. Потяжелевшая в последний месяц грудь Гудрун вздымалась и опадала, будто женщина не спала только что, а бежала со всех ног.

Гудрун облизнула пересохшие губы. Панический страх вытекал из нее, сменяясь непонятной тревожностью. Но с чего бы это? Снаружи – обычные ночные звуки. Челядь мирно спала в большом зале длинного дома. Скотина не тревожилась, не лаяли псы во дворе…

С чего это она вдруг вскочила, схватила кинжал и вспорола клинком темноту?

Быстрый точный удар, способный вогнать оружие до самого сердца. Гудрун помнила его не умом – телом. Что за призрак явился ей в ночи? Достало ли его оружие, заговоренное матерью от злых духов?

Гудрун показалось: заговоренный клинок вдруг облило багровой чернотой…

Показалось.

Лезвие было чистым.

Ни пятнышка крови.

Гудрун положила кинжал на прежнее место, рядом с изголовьем. Там, где ему и положено было лежать, оберегая от зла непраздную дочь Рунгерд, что унаследовала от бабки силу и власть над той стороной мира.

Дыхание выровнялось. Гудрун легла на бок, головой на подушку, набитую собачьей шерстью, устроила живот поудобнее, подумала о муже – и внутри сразу потеплело. Где бы он ни был, ее Ульф Свити, лучший из мужей, богатый удачей, щедрый, любимый, желанный… Где бы он ни был, он сейчас наверняка тоже думает о ней…

* * *

…Я почувствовал, как нож начал движение. Волк был со мной – и время сделалось неторопливым и вязким, как мед, вытекающий из сот. Звуки стали отчетливей, сумрак прояснился, и я, даже не поворачивая головы, увидел, как взметнулось тонкое шерстяное одеяло слева от меня и рука с ножом, уже взрезавшим кожу на моей шее (пока только кожу), тоже взметнулась вверх, отбивая летящую в голову ткань. И сразу – удар и звук, сообщивший, что нож попал туда, куда был направлен: точно в грудь лежавшей на ложе Зари. Лежавшей мгновение назад. Звук, с которым нож вонзился в цель, совершенно определенно сообщил мне: это не живая плоть, а всего лишь шерстяной тюфяк да деревянная основа ложа.

Швырнув в дана одеяло, Заря успела скатиться на пол.

Ульфхам выдернул нож еще быстрее, чем вонзил. И следующий удар должен был достаться уже мне. Но Волк был со мной, и когда дан всего лишь на миг перенес вес своей стокилограммовой тушки влево, я незамедлительно этим воспользовался: уперся, выгнулся и вывернулся из-под Ульфхамова колена, скидывая его с себя, а заодно освобождая левую руку.