Король на краю света

Придворная дама покачала головой, поэтому Сесил прошел мимо нее и опустился на низкий табурет рядом с королевской кроватью, испытывая легкую боль в горбатой спине.

– Ваше величество.

– Мой пигмей… – прохрипела королева.

Она вот уже пятые сутки отказывалась от еды.

– Я попробовал бульон. Если позволите заметить, он столь же хорош, как и все, что вам когда-либо случалось отведать.

Елизавета закрыла глаза. Она так исхудала, что кости можно было разглядеть под тонкой кожей рук; в этой женщине, с точки зрения Сесила, не осталось ничего величественного, ничего царственного или прекрасного, подобающего владычице, и все-таки, сидя рядом, он ощущал внутри искорку былого трепета, который испытывал в детстве, наблюдая из темного уголка за отцом, поддерживающим ее власть на пике могущества с усердием садовника в пышно цветущем саду. Он увидел, как Елизавета погружается в дрему, потер ноющее плечо и стал ждать, когда она проснется.

И ее величество открыла глаза. Сесил вновь принялся настаивать на том, чтобы она поела, но Елизавета прошептала:

– Я получила такие чудесные сведения. Из-за границы.

Она ждала, хотела, чтобы он спросил, в чем дело – даже в нынешних условиях пыталась распалить в нем интерес.

– Мадам?

Она слабо улыбнулась и объявила:

– Я жду ребенка.

Сесил склонил голову и снова попытался поднести чашу к губам своего монарха.

– Англия,– провозгласила она, затем отвернулась.

Возможно, ребенка следовало назвать Англией; возможно, она носила в своем древнем и девственном чреве всю нацию. Вероятно, подумал Сесил, королева нарочно изъясняется поэтично или завуалированно: она, измученная голодом и болезнью, готова наконец-то обсудить давний, мучительный вопрос о своем преемнике. Поздновато.

У двери Сесил спросил, часто ли королева высказывала эту фантастическую идею.

– Она пару раз говорила что-то подобное,– призналась камеристка.

И поэтому государственный секретарь попросил даму со всей возможной любезностью, чтобы она никому ничего не пересказывала, но даже для его собственных ушей слова прозвучали как угроза. Он желал иного – желал, чтобы его голос звучал плавно и чарующе, чтобы его лицо вызывало привязанность и доверие. Жизнь стала бы гораздо проще, если бы он не выглядел так, словно постоянно строит козни, собирается что-то потребовать, возразить или пригрозить. Но этот навык его тело тоже не желало приобретать.

2

Даже подобие угрозы не помогло замкнуть рты, уши или двери, ибо на следующий день в приемной Сесила обнаружился не кто иной, как Джеффри Беллок собственной великанской персоной: дождавшись появления государственного секретаря, он попросил выделить немного времени, причем не стал утруждать себя вежливостью.

– Пока не родилось королевское дитя, сэр,– тихо сказал Беллок, когда Сесил попытался от него отделаться, и поэтому Сесил, пряча страх, открыл незваному гостю дверь, предупредив, что у него в распоряжении лишь несколько быстротечных минут.

В самом кабинете Сесил носом указал Беллоку на складной табурет с кожаным сиденьем, самую низкую точку, которую мог предложить. Но даже после того как сам устроился в большом кресле на возвышении, Беллок продолжал смотреть на государственного секретаря сверху вниз.

– Какому делу вы теперь себя посвятили, Джефф? Благородным пенсионерам? ²

– Посланникам королевы, сэр,– сказал Беллок.– Уже больше десяти лет. Мистер Уолсингем проявил в мой адрес великодушие, пока был еще жив.

– Вы действительно осколок очень старых времен. Древний дождевой червяк.

– Дождевой червяк, милорд?

Сесил беззвучно рассмеялся.

– Мой отец и мистер Уолсингем так называли подобных вам – тех, кто копошится в грязи.

– Ваш отец и другие джентльмены были добры, признав мои невеликие заслуги.

– Сколько я историй наслушался в детстве о таких парнях, как вы. О вашем отчаянном героизме. О том, как вы прятались под кроватями католиков, в самой гуще событий. Вечно в опасности. Вы спасали всех нас от папистских козней, от дурных старых времен. Когда вы начали ловить католиков?

– С тех пор, как мне исполнилось девятнадцать, сэр, может быть, немного раньше. Примерно в то время, когда я был во Франции с мистером Уолсингемом.

– Ну и что же случилось сегодня? Пришли просить об одолжении?

– Нет, милорд. Я пришел как своего рода посланник. По тому же самому вопросу.

– Ловле католиков?

– Да, сэр. И я пришел от имени куда более благородных людей.

– Ах.– Сесил откинулся назад и склонил голову набок.

– Мы так поняли, она отказывается от еды, милорд.

– Вы это слышали в канцелярии посланников? Сплетни.

– Как я уже сказал, сэр, меня прислали частным образом.

– Очень драматично, Джефф. От актерства так и не избавились? Сплошной театр.

Беллок вызвался выполнить эту задачу добровольно, за ужином согласился пересказать государственному секретарю мнение мистера Била и прочих джентльменов и потребовать каких-нибудь действий; он собирался настаивать, пока Сесил не прислушается. «Помыслы у него такие же кривые, как и спина»,– подумал Джефф. Встретив Сесила в какой-нибудь гостинице, он бы не доверил ему свой багаж.