Король на краю света

— И, наконец, пять: если до соития женщина была девственницей, то после него таковой и останется. Ею можно наслаждаться, не испортив. Казна никогда не опустеет. Итак, вот они — ответы на все пять вопросов.

— У кого-нибудь есть чернила и бумага? Рисовать умеешь, детка?

Она изобразила восторженный трепет: втянула голову в плечи, склонила ее набок, зажмурилась, прижала кулаки к щеке и затряслась с головы до ног.

И два дня спустя после того, как Господь даровал ему вдохновение, Джефф Беллок помчался галопом на север, получив одобрение Била и Сесила на воплощение в жизнь своего сценария.

Часть третья Мэтью Тэтчер и Дэвид Леверет, 1601 г

[Яков] король Шотландии… был воспитан в русле еретического учения Кальвина, которого теперь и придерживается; тем не менее, шотландские еретики и королева Англии ему не доверяют. Католики же, помня о его благочестивой матери и возлагая надежды на его от природы добрый нрав, верят, что однажды он откроет врата к свету истины.

Из разведывательного донесения сэра Уолтера Линдсея^{53}

католической Испании, 1594 г.

1

Мэтью Тэтчер гулял в парке почти каждый день в любую погоду, как правило один, и спотыкался о камни или ветки, если рассеянность брала над ним верх. Он сидел в одиночестве, иногда часами, рассматривая залив — этот язык океана — и бесконечную границу между небом и водой. Поначалу, будучи здоровее, он делал наброски каждой разновидности птиц в царстве господнем, пытался передать словами необычность их щебета, и когда всякая увиденная им птаха стала знакомой по его собственным рисункам и подписям, оказалось, что прошел целый год.

Он пытался составить для библиотеки своего лорда каталог всех растений и трав — почек весной, листьев летом, — а также грибов, которые появлялись осенью на влажных и голых корнях и под мягкими, крошащимися стволами упавших деревьев. Он сортировал травы, пробовал каждую разновидность зелени, ягод и грибов, пытался в своих покоях определить их действие и ценность в изготовлении настоек, дистиллятов и пасты, записывал то, в чем был уверен, изучая каждый листок в плане влияния на сон и пищеварение, боли в ногах, пятна и нити, проплывающие сквозь его поле зрения и сквозь тени, где когда-то ярко горели воспоминания, которые он спешил погасить, прежде чем они его сожгут.

Сны с годами приходили все реже и делались менее конкретными, менее верными прошлому, и поэтому теперь их можно было терпеть. Ранние боли, которые когда-то так безжалостно пронзали его, уступили место череде мелких, ребяческих горестей, как будто процесс вынужденного забвения превратил его в мальчика. Эти незначительные жалобы могли растравить душу Мэтью Тэтчера сверх всякой причины, и временами, будучи в одиночестве — в своей комнате или в парке, — он принимался рыдать из-за жестокости животного, ребенка или слуги, одновременно ненавидя самого себя за слабость.

Например, он боялся одной из собак из псарни больше, чем остальных. Смотритель знал об этом и поэтому выпускал собаку на Тэтчера в парке — по крайней мере, так подозревал сам Тэтчер. Младший сын лорда, которого Мэтью обучал естественной истории, математике, географии и латыни, развлекался тем, что крал чернила своего наставника; однажды мальчик упал, ударился головой и пришел в себя только для того, чтобы снова упасть, на этот раз от отека, который так и не прошел, и ребенок умер. Еще одна потеря, принесшая Тэтчеру на удивление сильную боль.

Мэтью Тэтчер сидел в парке, вновь постаревший, с образцами древесины и зелени в руках. Он раздавил один лист на ладони, раскрыл его плоть на половину глубины ногтем большого пальца, нажал. Вдохнул слабый аромат и сразу же, быстрее, чем мог бы этому воспротивиться, ощутил запах лимона. Он боялся, что скорее вспоминает, чем обоняет, ведь откуда в камберлендском листочке хоть толика лимона? Он был почти уверен, что уже рисовал и изучал это растение, и в прошлый раз от него совсем не пахло далекой радостью.

Мэтью уронил лист на землю, как будто обжегся, вытер ладони и ушел в лес. Тяжело опустился на поваленное дерево, и сгнившая ветка немного поддалась под его весом.