Король на краю света

— Если бы я все еще был магометанином… раз уж теперь, наконец, безопасно говорить вам правду, мистер Леверет… тогда я бы признался, что все вы, христиане, сумасшедшие. Отсталые. Что может лучше доказать истину Аллаха и Мухаммеда, как не следующее: христианская медицина неполноценна. Ваша способность рассуждать, наблюдать, вычислять, постигать божественное творение — все неполноценно. Полагаю, я бы сказал, что это достаточное доказательство, за исключением того, что христианские идеи также неполноценны, безотносительно истины Мухаммеда, и поэтому вы сражаетесь друг с другом. И как же отличить одну разновидность христианских безумцев от другой? Этот человек — заблудшая овца, потому что преклоняет колени или нет, молится по-латыни или нет, доверяет своему священнику заклинать волшебный хлеб или нет. Следовательно, того или другого человека надобно сжечь заживо. Даже король в замешательстве! Значит, каждый мужчина, женщина и ребенок в Англии обречены на адское пламя, и они должны восстать и убить сбитого с толку монарха. Таково христианское безумие, а если бы вы только приняли истину, все познали бы не только мир, но и спокойствие со всеми его плодами в виде знаний: медицину, астрономию, математику, поэзию. Послушайте, пожалуйста, мистер Леверет, послушайте, каких мастеров породила эта истина: Аверроэс, Альгазелес, Абу-Бечет, Аль-Фарабиус, Абу Машар, Алькинди, аль-Маджусти, Абу Бакр аль-Хассар, Аль-Караджи, Авиценна, Гебер, Альхазен^{59}. Я могу продолжать часами.

Имена слетали с языка Тэтчера, и его акцент с каждым слогом становился все более турецким, как сразу заметили оба мужчины. Он ненадолго умолк.

— Вот что вам сказал бы магометанин, мистер Леверет, вот что он подумал бы о вашей странной просьбе. Но я не буду этого делать.

— В самом деле?

— Да, потому что для меня это не игра. Я благодарен Англии и Истинной Церкви, красоте, о существовании которой я даже не подозревал слишком долго в своей жизни. Я англичанин, христианин, протестант.

— Вы не стремитесь вернуться в Константинополь.

— Не стремлюсь.

— И там нет никого, кто жаждет увидеть вас снова?

— Нет.

— Значит, ваши жена и сын останутся в Константинополе, а вы собираетесь умереть тут? Не верю, что вы этого желаете больше всего.

— Чего я желаю больше всего? — Его голос почти дрогнул, но он выдержал это возобновленное нападение на последнюю линию обороны, на заминированные стены и рвы, и бросил в нападавшего все, что осталось от арсенала, чтобы защитить труп, за который платил в рассрочку целое десятилетие: — Верность султану требовала, чтобы я служил королеве, которая, в свою очередь, попросила, чтобы я служил милорду Морсби. И теперь он отдает меня вам, чтобы служить со всей преданностью, накопленной до сих пор: ему, королеве, султану. Теперь я всем обязан вам, Дэвид Леверет из Лондона, и поэтому ничего так не желаю, как добиться вашего удовлетворения.

Беллок наблюдал за лицом мужчины. Он был зол, без сомнения. Этого было достаточно.

— Мэтт, я думаю, что вы, по крайней мере, лжец, и это хорошо. Потому что в одном я могу быть уверен: вы не католик. Вы прекрасно справитесь с миссией в замке Якова.

Часть четвертая Мэтью Тэтчер и Яков Стюарт, 1602 г

Если Господь заберет ее величество, пока преемственность не установлена, я не знаю, что станет со мной, моей женой, моими детьми, землями, добром, друзьями или страной, ибо, по правде говоря, это никому не ведомо… Уверяю вас, господин председательствующий, что выступаю от имени всей Англии.

Заурядный член Палаты [общин]^{60}

1

Благодаря письму барона Морсби доктору Тэтчеру предоставили для ночлега небольшую комнату в Эдинбургском замке. По предложению Леверета он также попросил и получил вторую комнату для работы, чтобы быть полезным, сделаться своего рода аптекарем, резать и готовить травы, предлагать другим обитателям дворца такие лекарства, какие он мог. Любезный помощник управляющего счел просьбу разумной и даже сжалился над человеком, которого послали сюда, чтобы он служил врачом — неожиданно, без спросу и, вероятно, необходимости, так что ему не суждено было стать желанным гостем.

Когда Тэтчер положил свои немногочисленные пожитки на низкую кровать в каменной комнате, такой же негостеприимной, как небо и воздух Шотландии, он осмотрел жилище в соответствии с инструкциями Леверета и Гидеона.

«Будучи в одиночестве, считайте, что на вас все время смотрят».