Король-олень

- Если твой бог таков, то я не желаю его прощения! - Артур стиснул кулаки. - Я должен править королевством, а как я смогу править им, если буду становиться на колени перед каким-то священником и покорно выполнять то, что он от меня потребует в качестве искупления?! А о Моргейне ты подумала? Они и так уже обзывают ее чародейкой, распутницей, ведьмой! Я не имею права исповедаться в грехе, который навлечет позор и презрение на мою сестру!

- У Моргейны тоже есть душа, нуждающаяся в спасении, - отозвалась Гвенвифар, - и если народ этой земли увидит, что их король способен отринуть гордыню и смиренно покаяться в своих грехах, это поможет им спасти их души, и зачтется ему на небесах.

- Ты споришь не хуже любого моего советника, Гвенвифар, - со вздохом произнес Артур. - Я не священник, и меня не волнуют души моих подданных...

- Как ты можешь так говорить! - воскликнула Гвенвифар. - Ты - король этих людей, и их жизни в твоей руке, а значит, и их души тоже! Ты должен быть первым в благочестии, как был первым в сражении! Что бы ты подумал о короле, который посылает своих воинов в бой, а сам следит за ними с безопасного места?

- Ничего хорошего, - ответил Артур, и Гвенвифар, поняв, что одолевает, добавила:

- А что же ты тогда скажешь о короле, который видит, что его подданные идут путем благочестия и добродетели, и заявляет, что не намерен думать о собственных грехах?

Артур вздохнул.

- Ну почему это тебя так волнует, Гвенвифар?

- Потому что я не в силах думать, что ты будешь мучиться в аду... и потому, что, если ты освободишься от своего греха, Бог может послать нам детей.

Гвенвифар задохнулась и снова расплакалась. Артур обнял жену и прижал ее голову к своей груди.

- Ты и вправду в это веришь, моя королева? - нежно спросил он.

Гвенвифар вспомнила: однажды он уже говорил с нею так - когда впервые отказался идти в бой под знаменем Девы. А затем она восторжествовала и привела его к Христу, и Бог даровал ему победу. Но тогда она не знала, что на душе Артура по-прежнему лежит столь тяжкий грех. Гвенвифар кивнула и услышала вздох Артура.

- Значит, я причинил вред и тебе, и должен как-то исправить это. Но мне кажется несправедливым ради этого навлекать позор на Моргейну.

- Опять Моргейна! - не помня себя от ярости, крикнула

Гвенвифар. - Ты не хочешь, чтобы она страдала из-за тебя; она для тебя - само совершенство! Так скажи тогда: справедливо ли, чтобы я страдала из-за греха, совершенного ею или тобой? Ты так любишь ее, что заставишь меня до конца моих дней страдать от бездетности, лишь бы сохранить этот грех в тайне?

- Даже если я и виновен, моя Гвен, Моргейна ни в чем не повинна...

- Конечно, не повинна! - взорвалась Гвенвифар. - Она всего-то навсего служит этой своей древней Богине, а священники говорят, что эта Богиня и есть тот самый змей, которого Господь вышвырнул из райского сада! Она до сих пор цепляется за свои мерзкие языческие ритуалы! Да, Господь сказал, что те язычники, что не слышали слова Божия, могут спастись, - но Моргейна выросла в христианском доме, а потом обратилась к чародейству Авалона! И все эти годы при твоем дворе она слышит слово Христово - а ведь сказано, что те, кто услышат слово Христово и не покаются, и не уверуют в него, те будут прокляты навеки! А женщины особенно нуждаются в покаянии, потому что именно через женщину в мир пришел первородный грех... - И королева разрыдалась, не в силах больше продолжать.

В конце концов, Артур произнес:

- Так чего же ты от меня хочешь, моя Гвенвифар?

- Сегодня - святой день Пятидесятницы, - отозвалась Гвенвифар, вытирая глаза и стараясь сдержать всхлипы, - день, когда дух Божий снизошел на людей. Неужто ты пойдешь к обедне и к причастию с таким грехом на душе?

- Думаю... думаю, мне не следует так поступать, - произнес Артур. Голос его дрогнул. - Если ты и вправду в это веришь, моя Гвен, я не откажу тебе в этой просьбе. Я покаюсь - насколько я могу раскаяться в том, что не считаю грехом - и выполню епитимью, которую наложит на меня епископ.

Он попытался улыбнуться, но улыбка получилась вымученной.

- И ради тебя, любовь моя, я надеюсь, что ты не ошибаешься насчет воли Божьей.

Гвенвифар обняла мужа и расплакалась от благодарности, но на миг ее пронзил сокрушительный страх и сомнение. Ей вспомнилось, как тогда, в доме Мелеагранта она вдруг поняла, что никакие молитвы не спасут ее. Бог не вознаградил ее за добродетель. И потом, когда Ланселет пришел к ней на помощь, не она ли поклялась в душе своей, что никогда больше не станет ни скрывать своей любви, ни каяться в ней - ибо раз Бог не вознаградил ее за добродетель, то, значит, он и не станет карать ее за прегрешения? Бога не волнуют людские дела...