Король отверженных

Через мгновение после того, как саморазрушительное желание промелькнуло в голове, он упрекнул себя. Нет, он не станет выполнять за герцога грязную работу. Вил оказался достаточно глупым, чтобы оставить его в живых. Сенлин верил угрозам герцога, верил, что тот убьет Оливет только для того, чтобы досадить ему и запугать Марию. Но так же как Сенлин недооценил своего врага, герцог недооценил его самого: его находчивость, его решимость и силу его друзей. Он не хнычущий директор Рыбье Брюхо! Он умеет выживать, интриговать, он человек из облаков! Он не умрет здесь, в этой вони, с банкой на голове. Нет! Он на дне дна, в самой глубокой сточной канаве. Он не может опуститься ниже. Дальше только смерть или воскресение, так пусть же воскресение и начнется!

Он вскочил на ноги, поднял руки и пригрозил кулаками окружавшей его тьме.

Вышел несколько театральный жест, но ему было все равно. Он взревел в своей тюрьме, помня о тех жизнях, которые был полон решимости спасти.

Когда звон в ушах стих и звук его голоса отдалился, он почувствовал, как большая рука легла ему на плечо. И через глазок возле уха услышал крик Тарру:

– Да, да, мы живы. Мы выжили. Поздравляю. Но ты же понимаешь, что потерял свою набедренную повязку? Люди смотрят. Может, не стоит так трястись?

В панике Сенлин наклонился, чтобы прикрыться, но обнаружил саронг на положенном месте. От грохочущего смеха Тарру Сенлин вспыхнул от гнева:

– Как ты можешь шутить в такой момент?

Смех Тарру прервал уродливый стон.

– Ну что ж, если предпочитаешь провести последние дни в слезах, директор, я сделаю одолжение. Уверен, что смогу вспомнить одну-две грустные баллады. – К удивлению Сенлина, Тарру покачнулся. Он едва успел поймать своего тяжелого друга. – Но у тебя же ведро на голове, а меня подстрелили. Я бы сказал, что сейчас самое подходящее время для шуток.

Черная тропа на каждом шагу была необычно извилистой. Казалось, она создана для того, чтобы спотыкаться, выворачивать лодыжки и колоть пятки. Сенлин предпочел бы пригнуться и ползти на четвереньках, чтобы ощущать ловушки, которых не видел, но Тарру не мог идти без посторонней помощи. Поэтому Сенлин играл роль костыля, а Тарру – глаз, направляя друга потоком указаний:

– Немного левее, директор. Пригнись чуть-чуть. Вот, хорошо. Здесь еще одна дыра. А потом – большой шаг вперед. Полегче, полегче! Направо… еще немного. Вот.

Когда они падали, то падали вместе, растянувшись на неровной скале. Они пользовались каждым падением как возможностью отдышаться, и пока они хрипели и пыхтели, Сенлин расспрашивал, куда они идут, и как выглядит Тропа, и что за звуки раздаются в темноте? Оказалось, что даже мрачная картина Черной тропы, нарисованная Тарру, была предпочтительнее того, что подбрасывало его воображение.

Тарру признался, что у него в мыслях не было какого-то конкретного пункта назначения. Сейчас ему хотелось одного – чтобы между ними и заставой возникло расстояние побольше. Заставы, по его словам, заработали дурную репутацию. Отчаявшиеся и бесчестные собирались там, ожидая новичков на Тропе, чтобы ими воспользоваться.

На ошейнике каждого хода висела железная подвеска, называемая «должок», в которой содержалась история долгов хода. Должки были запечатаны воском и проштампованы эмблемами тех кольцевых уделов, где они в последний раз подвергались инспекции. Ходам без должков или с испорченным должком не разрешалось брать новые грузы, что, по существу, превращало их в узников Черной тропы с весьма скромной надеждой на спасение честным путем.

Тарру рассказывал Сенлину истории о ходах, которые приходили на Черную тропу с незначительными долгами, и у них сразу появлялись друзья – отчаявшиеся люди, задолжавшие состояния. Эти безнадежные должники убеждали новичков, что, кроме них, ни одна живая душа на Тропе не достойна доверия. А потом они убивали этих бедолаг только для того, чтобы заполучить их должки.

– Если кто-нибудь спросит, – сказал Тарру, – ты должен столько, что хватило бы на королевский выкуп.

– Вероятно, это не так уж далеко от истины, – сказал Сенлин, вспомнив, кто прицепил к нему должок. Он не сомневался, что герцог сочинил экстремальную цифру и ему не составило особого труда сфабриковать документы, подтверждающие историю долга. – Но неужели все, кто идет по Тропе, так безжалостны?

– Ни в коем случае. Большей частью, это прекрасные, обычные люди. Если бы мне пришлось выбирать: разделить ли бутылку портвейна с человеком из верхнего удела или с кем-то с Черной тропы, я бы каждый раз выбирал последнего. Но поскольку здесь нет ни законов, ни судей, ни констеблей, то грешники наделены большой властью.