Король-паук

Раньше здесь жили только лесничие и охотники. Они добывали зверя и зарабатывали на жизнь мелкой торговлей в Гренобле. То были обеспеченный и добродушный народ, почти неотличимый от беглецов, которые не выдерживали притеснений местных баронов, и каторжан, спасавшихся от закона. Теперь эти места населяли законопослушные и трудолюбивые люди.

Они отличались трудолюбием, ибо Людовик ненавидел праздность и позаботился о том, чтобы трудолюбие приносило доход Иные охотились на серн, за шкуры и мясо которых хорошо платили; другие жгли уголь на порох для Анри, и каждый теперь обрабатывал собственный небольшой участок, выделенный по указу дофина. Закон, принятый на второй год его правления в Дофине, запрещал охоту на этих участках без позволения хозяина под угрозой штрафа в 10 франков даже для знати, впрочем, конечно, не распространялся на самого Людовика. В Европе тогда о таком и не слыхивали.

А законопослушны эти люди были оттого, что боялись закона. Укрывая преступника, они становились с ним заодно. Если ему отрезали уши, то и им отрезали уши. Если его приговаривали к повешению, то и их тоже. Все без исключения три дня в неделю проводили на строительстве дорог, составляющих предмет зависти соседних провинций, однако же, как рассказал брату Жану проводник, не жаловались, так как со всеми обращались одинаково и каждый знал свои обязанности.

Более того, Людовик смягчил введённые им же жёсткие правила, нередко устраивая внеочередные праздники, вроде сегодняшнего — в честь подписания договора. А за хорошую работу полагалась премия. Проводнику брата Жана дали золотую монету и наняли сопровождать всю охоту, — знак особый, ибо Людовик прекрасно знал местность и в проводнике не нуждался.

Мост через Изер был украшен знамёнами Савойи, Франции, Дофине и Империи, а также геральдическими символами баронов и прочих важных персон, принимавших участие в охоте — лилии, орлы, какие-то диковинные животные азиатского происхождения, — их изображения появились во времена крестоносцев, — на прямоугольных штандартах красовались шлемы, башни, полумесяцы, пояса и кресты любой расцветки и формы; на шестах, подобно корабельным парусам, торжественно развевались флаги. Все эти многочисленные знаки достоинства и чести трепетали и хлопали на ветру, звеня, как крепкий, тугой ветер, который, вея с гор, обещает ясный день.

Из окна своей спальни кардинал Савойский, не снявший ещё ночного колпака, помахал отъезжающим ярко-алым платком и пожелал им удачной охоты. Решётки на башнях по обе стороны реки были высоко подняты, ворота широко распахнуты, мосты разведены. Сети, верёвки, копья, ножи и стрелы — вот оружие охотников. Никто не взял с собой меча и, уж разумеется, огнестрельного оружия. Из дворца донёсся резкий и призывный звук фанфар, и кавалькада двинулась в сторону леса, но затем наступила тишина, ибо это была охота на серн, и даже лошадиные копыта обмотали кожей. Несколько десятков горностаевых капканов, по преимуществу рядом с кроличьими норами, были опустошены. Останки незадачливых зверьков клали в специальные мешки, привязывали к ним камни и бросали в Изер. Это всегда напоминало Людовику о казни Александра де Бурбона, и он предпочитал не смотреть.

— Что ж, это послужит им уроком, не будут вторгаться во владения кроликов; они слишком большие лентяи, чтобы рыть собственные норы.

— Утопление — не самая мучительная смерть, хотя так может показаться, поскольку живые существа сопротивляются. Иногда мне приходится истреблять животных ради их органов, которые нужны для изготовления лекарств. В таких случаях я тоже всегда топлю их.

Брат Жан говорил чистую правду. Иногда его приглашали причастить кого-нибудь, кто едва не утонул, и вдруг выяснялось, что тот уже вполне оправился и с упоением рассказывал, что после первого ощущения ужаса, когда ты ещё задыхаешься, тебя вдруг захлёстывает волна великого покоя. Наверное, животным, лишённым человеческого воображения, этот ужас неведом. К тому же ему хотелось успокоить и ободрить дофина, который, как он заметил, отвернулся, когда топили горностаев.

Людовик задумчиво посмотрел на него.

— Впрочем, в зверях я разбираюсь мало, — продолжал брат Жан, — я даже не знаю, смелы охотничьи собаки или же трусливы. Они вынюхивают что-то в земле, настороженно подходят к силкам, застывают в неподвижности — хвост опущен, шерсть торчком, одна лапа всегда оторвана от земли, словно при первом же признаке опасности они готовы сорваться с места и убежать. Всё это так странно.

Людовик от души расхохотался.

— Да ведь их же этому нарочно обучали, мой благочестивый друг, — он свистнул Пегасу, и тот пулей подбежал к хозяину. — Пегас, красавец мой, епископ вот говорит, что ты — трус. Неужели ты стерпишь такое?

Амадео Савойский наблюдал за этой сценой, ожидая, казалось, какого-то нового фокуса, но Пегас просто потянулся, энергично замахал хвостом и поднял морду.

— Вот видите? — спросил дофин. — Ему даже не знакомо это слово.

К полудню одного из слуг отослали назад в Гренобль с мешком горностаевых шкурок для кардинальской мантии.