Король-паук

— Как кстати это вышло, — говорил брат Жан слабеющим голосом, — что я упал и тебе пришлось спускаться с горы, чтобы спасти меня! В этом и заключено бесконечное милосердие, Людовик. Разве ты не видишь, Господь указывает тебе, что высота не опасна. Отныне ты никогда больше не будешь бояться её.

Больше брат Жан ничего не сказал. Если он и молился о спасении своей души, то делал это беззвучно, последние же его слова относились к другим. Постепенно цвет лица его стал меняться, и он испустил последний вздох.

Людовик, который не в состоянии был прикоснуться к своей издохшей собаке, прижал к груди седовласую голову, он плакал и целовал остывший лоб, ибо тело умершего друга подобно разрушенному храму и потому не безобразно. В нём остаётся некое величие.

Проводник еле слышно прошептал:

— Должно быть, это была птица. Мелузина всегда кричит.

Глава 28

Менее чем два месяца спустя смерть нанесла новый удар. В четверг 7 января 1451 года в своей столице Шамбери внезапно умер старый Амадей, герцог-кардинал Савойский, и бремя управления провинцией пало на плечи его сына Людовико.

Об этом несчастье герцог Людовико писал дофину. Его высокопреосвященство рано встал и насладился прекрасной погодой. Примерил мантию, в которой собирался совершать богослужение по случаю бракосочетания внуков, столь дорогих его сердцу. Остался весьма доволен количеством и качеством горностаевых шкурок. Затем покачнулся, прижал руку к груди, прошептал: «Domine, in manuas tuas»[3] и упал замертво. Теперь, полагал герцог, придётся немного отложить свадьбу его дочери Шарлотты и Людовика, а также его сына Амадео и Иоланды.

По мнению Людовика, было бы совершенно правильным и к тому же неизбежным соблюсти подобающий траур, но на его вопрос, как долго будет длиться этот траур, Людовико отвечал невнятно и уклончиво. Начинало казаться, что новый правитель Савойи собирается отступить от политики сближения с дофином, которую проводил покойный кардинал.

К февралю причина промедления стала очевидной. Герцог Людовико боялся. Франция направила в Савойю посольство с протестом и плохо скрытой угрозой. Король Карл не желал выдавать Иоланду замуж за Амадео. Королю Карлу не хотелось также, чтоб Людовик женился на Шарлотте, одной из семерых дочерей и сыновей Людовико. Савойскому герцогу намекнули, что не совсем прилично становиться сразу и тестем и шурином дофина, что произошло бы, если бы оба брака состоялись. Людовико, благочестивый до суеверия, неискушённый в делах правления и отнюдь не такой стойкий, как старый кардинал, начал колебаться и уклонился от решения вопроса.

Французская делегация обрушилась и на Людовика. Епископ Мейзе прибыл в Дофине в сопровождении почётного эскорта численностью с армию.

Людовику не хотелось допускать депутацию в Гренобль. Он немедленно выехал ей навстречу со свитой вдвое более многочисленной, чем епископская. Дофин остановился на вершине холма, в то время как эскорт королевского посланца длинной цепочкой растянулся внизу и, едва вступив на склон, мог бы легко превратиться в идеальную мишень. Но у Людовика не только было больше людей, чем у епископа, у него была артиллерия — для приветственной пальбы. И, поскольку порядок применения подобных новых видов оружия при торжественных встречах никто ещё не устанавливал, в оглушительном пушечном залпе, которым почтили епископа Мейзе, не было ничего неуместного. Впрочем, из соображений экономии в таких случаях палили холостыми ядрами.

Над склоном холма взметнулись дым и пламя, и слитный выстрел шестнадцати орудий прогрохотал над головами французов. Ядра падали совсем рядом — Анри палил на грани риска. Такого в Европе ещё не видали: тут и там иные ядра каким-то чудом взрывались вторично, уже войдя глубоко в землю. Свита епископа в растерянности остановилась. Кто-то косился на своё оружие, другие оборачивались в сторону епископа, ожидая его приказа, но его преосвященство был и сам совершенно оглушён и сбит с толку.

Людовик, обычно одевавшийся крайне небрежно, умел тем не менее при случае выбрать платье, производящее должное впечатление. Сквозь нерассеившийся ещё дым епископ увидел, как к нему галопом скачет лошадь, а на ней ездок королевской стати. На его шляпе поверх изображения святых красовалась золотая диадема князя Империи. На кирасу из миланской стали, в знак уважения к памяти кардинала Савойского, он надел пурпурный траурный плащ «Royal de France» (особы королевского рода). На пальце сверкал изумрудный перстень — подарок кардинала, на грудь свисал крест на тяжёлой цепи. Его сопровождала кавалькада рыцарей и Анри Леклерк, облачённый в алый генеральский плащ.

Подъехав к епископу и натянув уздечку, Людовик произнёс: «Добро пожаловать в Дофине!» Его приятный низкий голос никак не вписывался в устрашающую церемонию приёма, а епископу, который всё ещё никак не мог прийти в себя, показалось, что мантия его пропитана парами серы. Его преосвященство принялся лихорадочно вспоминать заклятия против дьявола, но так и не припомнил.