Король-паук

Подтверждение тому, что королева разрешилась девочкой, скоро было получено — в своём письме, выдержанном в спокойном, ровном тоне, Шарлотта писала: «Если бы Господь наградил нас дофином, я бы никогда не осмелилась дать ему имя, не узнав Вашей воли. Я помню о нашем “соглашении” — так что не было никакой нужды бить бедного курьера. У нас родилась прелестная дочь, лицом ещё красивее Анны, — Людовик надеялся на это всем сердцем, — и с очень смуглой кожей. Госпожа Луаза уверила меня, что её бедная маленькая чуть искривлённая спинка; непременно выпрямится с годами». Людовик содрогнулся. Он никак не мог положиться на пристрастное суждение счастливой матери о красоте собственного ребёнка. Тёмная кожа, кривая спинка — нечего сказать, красавица! Неужели в его доме появился ещё один калека с горбом, как у Оливье? Трудно было себе представить, как можно с пользой и честью для королевства выдать замуж такую принцессу. Но за что такое разочарование, отчего Господь не послал ему наследника? Быть может, Он разгневался на короля за то, что тот презрел имя Карла и тем самым нарушил пятую заповедь? Людовик допускал это, но ведь он оказал почтение своей матери. Впрочем, если его наказывает Сам Небесный Отец, то, возможно, он нанёс обиду какому-нибудь святому Карлу? Карлу Великому? Но его место в иерархии святых было неопределённым и несколько спорным, так что скорее всего там, в раю, великий император обладал относительно меньшей властью, чем когда-то на бренной земле. Был, правда, ещё святой Карл Добрый, прозванный также Датчанином. Видимо, от него и исходили все неприятности. Людовик поспешил приобрести литую медаль с его изображением. Во всяком случае, то был добрый и заслуженно чтимый святой, поскольку при жизни он спас многих людей, погибавших от голода в Дании, таким образом разбив торговую монополию могущественного клана зерновых магнатов. Людовик стал носить медаль на головном уборе, в своих молитвах убеждая святого Карла, что он и в мыслях не имел оскорбить его. Он даже обратился к святому с просьбой помочь ему в борьбе со всевозможными монополиями, какие только есть во Франции, и в первую очередь — с монополией на власть, столь ревниво оберегаемой принцами крови. Господу Богу король поклялся, если он пошлёт ему сына, впредь соблюдать пятую заповедь и даже выполнить свой долг перед покойным отцом, назвав наследника Карлом. Людовик никого не посвящал в эти сокровенные молитвы, дабы не обнаружить слабость и страх, — шли они от чистого сердца, и король держал их в тайне. К тому же в запасе у него хранился замысел особых почестей для Святой Девы.

Итак, примирившись, как он надеялся, с небесами, король обратился к менее важному делу — к городам на Сомме, стремясь и его как можно скорее привести к благополучному завершению; и поспешил обратно в Париж, чтобы самолично проверить, чем хворает новорождённая принцесса.

Только дело первостепенного жизненного интереса для Франции могло бы задержать его на севере на эти опаснейшие для королевы дни. Ему оставалось теперь лишь одно — внести последнюю часть выкупа за Сомму.

Двенадцатого сентября он отправил первый взнос в 200 000 экю золотом за эти обширные земли. И вот наступило 8 октября.

— Я поручаю тебе, — сказал король Оливье, — каждый год накануне 8 октября напоминать мне о том, что это — мой счастливый день. Какой-нибудь святой, звезда или магическая комбинация чисел благоприятствуют мне 8 октября. Никогда не позволяй мне забыть об этом!

— Никогда, ваше величество, — отвечал Оливье, хоть он и смотрел с одинаковым циничным сомнением на всех святых, звёзды и на магию, и всегда высмеивал их в разговоре, кроме тех случаев, когда его собеседником был Людовик. Если вера способна сделать его хозяина счастливым, он готов умереть за эту веру. — Вы никогда не забудете об этом.