Новоиспечённый дворянин всегда вызывал улыбку у короля, когда торжественно произносил какое-нибудь длинное, со всеми титулами, имя одного из важных господ.
— Береги моё здоровье, Оливье, и я тоже сделаю тебя графом.
— Я много занимаюсь, читаю, учусь, чтобы сравняться и даже превзойти святого брата Жана. Учёные доктора разговаривают со мной почтительно с тех пор, как я стал ле Дэмом...
— Но ты говоришь им, кто твой пациент, а, мошенник?
— Мой дорогой отец, — Оливье засмеялся, — это не такая уж и неправда. Кем бы он ни был, он должен быть очень и очень болен. У меня также есть источники среди сброда, с которым общался и брат Жан. Они ничего не знают о его растворе лекарственного золота, но я научился делать многие другие снадобья...
— Ну и как, помогает?
— Но... я не нашёл ещё настоящей панацеи.
Король вздохнул.
Он спросил Анри Леклерка:
— Как вы думаете, почему они смеются надо мной? Что такого смешного в пероннских событиях? Разве они сами не испытывают унижения?
— Не более чем дети, которые, случается, повздорят с отцом. Ничего необычного, но только вы можете вытащить их и себя из этого затруднительного положения. Они ведь не знают, сколько вы уже сделали, чтобы аннулировать соглашение.
— Конечно, они не знают, Анри. Чёрт подери, а это значит, что я должен их в это посвятить.
— Пока вы этого не сделаете...
— А я этого не сделаю.
— ...они будут распевать глупые куплеты о Перонне.
Резкие суждения Анри не были утешающими. Значит, придётся по-прежнему сносить насмешки.
Однако король действительно старался аннулировать соглашение. Герцог Беррийский, как всегда весьма практичный человек, не был настолько глуп, чтобы отдать Гиень в обмен на Нормандию. Он остался в Бордо со своей возлюбленной, бросая на ветер огромные доходы от этой богатой провинции ради своих удовольствий в кругу блестящей, но бесполезной толпы льстецов. Король, который всегда знал обо всём, взял на заметку имена всех его наименее преданных вассалов среди прихлебателей герцогского двора Гиени: Сен-Поль, герцог Алансонский, Немур, даже жуткий Жан д’Арманьяк рискнул высунуть нос из Лектура именно теперь, когда события в Перонне так подорвали репутацию короля.
Людовик взимал налоги со всей скрупулёзностью и безжалостностью. Королевская казна пополнялась, хотя он писал своему дорогому кузену совершенно обратное, а в парламенте никак не могли собрать кворума, потому что, по его словам, многие члены его были в отъезде. Время от времени, чтобы герцог мог заморить червячка, он посылал ему кое-какую мелочь. Остальное придерживал на более важные цели.
Но всё это, идя своим чередом, держалось, однако, в глубокой тайне. До сих пор никто не знал, что же он собирается делать. Маленькие принцессы редко виделись со своим занятым отцом, а когда они виделись, то очень недолго. Королеву тревожили бледность лица и синяки под глазами короля. Преодолев свою неприязнь к Оливье, она пришла к нему однажды в комнату. Он читал бестиарий[6].
— Я думала, что вы можете найти себе лучшее развлечение, чем разглядывание картинок уродливых животных, месье ле Дэм.
Он поспешно закрыл книгу, которая была открыта на странице с обезьянами.
— Моё почтение, ваше величество. Они вовсе не обязательно уродливые. Чтобы понять человеческую анатомию, нужно изучать анатомию животных, поскольку эту науку учёным не возбраняется изучать.
Анатомия не была подобающей темой для разговора с королевой.
— Меня тревожит здоровье его величества.
Оливье ле Дэма оно тоже беспокоило, впрочем, его беспокоило не столько здоровье короля — оно было вне опасности, как было известно Оливье из сплетен пажей и кухарок. Королям трудно держать в секрете свою личную жизнь. Стражники нередко подслушивали под дверьми и болтали о том, как их величества получают удовольствие, оставаясь наедине друг с другом, и чем они занимаются.
Поэтому он бодро сказал:
— Его величество — это единственная моя забота, моя госпожа королева... ему лишь на пользу излишняя занятость, хотя обычного человека она могла бы убить. Да, он худоват, но и гончий пёс тоже худой. Температура? Нет. У него нормальное пищеварение. У него упадок жизненных сил? Ваше величество знает это лучше меня, и мне всё же кажется, что здоровье короля...
Королева вспыхнула и выбежала из кабинета лекаря. «Какое отвратительное существо!» В зале она опустила необъятные свои юбки, которые она приподняла на дюйм над щиколотками, чтобы удобнее было бежать, и, всё ещё в гневе от оскорбительного вторжения лекаря в её интимную жизнь, пробежала мимо стражников и распахнула дверь в личные покои короля. Тот беседовал с глазу на глаз с человеком, одетым в камзол иностранного покроя. Говорили они по-английски.
— Чёрт возьми, Шарлотта! Что случилось? Что-нибудь с принцессами? — Она никогда прежде не позволяла себе отрывать его от дел.
— Супруг мой, — её щёки всё ещё пылали, — я взбешена, меня оскорбили!
Англичанин опустился на одно колено и поклонился, как принято у англичан, с трудом сдерживая улыбку на своём красивом лице. Он был скорее всего ровесником короля.