Король-паук

В это освободившееся пространство и хлынули французские войска, достаточно сильные, чтобы не позволить оккупантам вернуться, но ещё не настолько мощные, чтобы ускорить и развить своё наступление, хотя даже самые незначительные победы оценивались как крупные достижения. Каждый гонец, посланный в Тур, приносил известие об очередной великой победе. Проницательные королевские министры теперь впервые могли представлять своего господина как великого полководца, отца народов, человека, власть которого значительно возросла. Говорили и о Людовике, но исключительно как о почтительном сыне, выполняющем свой долг перед лицом своего короля и господина. Франции больше всего в этот момент было нужно единство, а единство предполагало власть одного человека, даже если министры и знали, что эта власть чисто формальная. Более того, они уже предчувствовали трения между Карлом и Людовиком. Неблагодарное дело — делить славу.

Однако, хотя гонцы всячески преуменьшали заслуги Людовика, ничто не могло помешать простым людям видеть то, что происходило. Крестьяне, наблюдавшие за ходом сражений, спрятавшись в стога и скирды, возчики, подвозившие провизию в войска, а также многочисленные раненые и покалеченные воины, нескончаемым потоком пробиравшиеся в свои города, рассказывали легенды о подвигах дофина, которые казались слушавшим чем-то вроде старинных баллад, повествующих о героях прошлых дней. Однако этот герой был их современником, и его участие в этой жестокой и грязной войне не делало её более благородной и яркой.

Он сражался как одержимый, не прося и не давая никому пощады. Говорили, что однажды он сбил с лошади одного старомодного рыцаря с изображением герба на шлеме, который пытался спасти свою жизнь, закричав: «Выкуп! Выкуп!» Однако Людовик нашёл щель в его доспехах и вонзил в лежащего свою шпагу. Следующий раз, сражаясь с очень сильным воином, Людовик перерезал горло у его коня и, когда его противник беспомощно свалился на землю, прикончил его. Говорили, что дофин вполне может победить и в честном поединке, что он обычно и делал, благодаря своим длинным рукам и необыкновенно устойчивой посадке. Но, если ему не удавалось побеждать в честном бою, он шёл на всё — главным для него была победа.

Некоторые из воинов более старшего возраста осуждали дофина. Он сражался не по правилам. Где же благородные идеалы рыцарства?

Время от времени они получали ответ и от представителя своего класса, погибшего от пули, которую не мог извлечь ни один хирург; кусочек железа, выпущенный стрелком плебейского происхождения, наносил смертельную рану, пробивая самые мощные доспехи, как будто это была яичная скорлупа. О каких идеалах можно говорить с тех пор, как в войне стал использоваться порох?

Простые люди не осуждали принца. Уже много-много лет они не знали, что такое законы и правила. В течение десятилетий озверевшие солдаты — иногда даже их собственные — жгли их дома, уносили имущество, уводили скот, издевались над их жёнами и насиловали их дочерей. Людовик был просто более современным, таким же, как и порох.

Вопиющие злоупотребления достигли такого уровня, что король по совету своих министров решился на отчаянный шаг — он созвал Государственные штаты Франции. Этот почтенный, но редко созываемый представительный орган действовал быстро и решительно, что ускорило конец Столетней войны, однако втянуло Францию в междоусобный конфликт, не менее фатальный, чем война Белой и Алой розы в Англии. Генеральные штаты объявили о принятии указов 1439 года.

В соответствии с реформаторскими указами с этого момента лишь один король являлся главнокомандующим всеми французскими войсками, и для содержания этих войск и выплаты жалования вводился постоянный налог в 1 200 000 ливров. Войска торжественным парадом прошествовали перед дворцом, выказывая свою верность Карлу и свою радость по поводу этого решения. Теперь они больше не зависели от своих феодалов, которые не выполняли своих обязательств, часто забывая даже обеспечить кормом их коней. Результатом указов была резкая смена симпатий, а также концентрация власти в руках соверена. И это ещё не всё. Купцы, ремесленники, священники, городские торговцы и даже крестьяне с этого момента находились под защитой короля и получили право обращаться в королевский суд, если кто-либо из знати поступал с ними несправедливо. С точки зрения знати самым ужасным было то, что теперь ни один крупный феодал не мог взимать налоги на своей собственной территории за исключением тех случаев, когда налог этот взимался с незапамятных времён, так что не осталось о нём никаких записей.