Король-паук

Крупные феодалы увидели в указах 1439 года смертельную угрозу своим привилегиям. В Государственных штатах они со всем красноречием пытались помешать его принятию. Не добившись ничего словами, они покинули собрание, положив руки на эфесы шпаг и бормоча угрозы в адрес духовенства в роскошных митрах и достаточно скромно одетых представителей буржуазии, осмелившихся ограничить их независимость. Они говорили, что это — нарушение всего старого порядка, это — настоящая революция. Они не желают иметь ничего общего с этими коварными и лукавыми прелатами и наглыми простолюдинами. Они будут доверять лишь своим шпагам, как бывало всегда в смутные времена. И они не знали, кто может возглавить их!

Людовик внимательно наблюдал за происходившим. К нему обращались самые известные мужи государства, знатные люди, имеющие значительные привилегии, прекрасную репутацию отважных воинов, обладающие высокими титулами. Двое из них принадлежали к королевской семье — главы дома Лилий — это были Карл, герцог Бурбонский, и Иоанн, герцог Бретанский. У других двоих также в жилах текла королевская кровь: хоть они были и незаконнорождёнными, это были Александр, внебрачный сын герцога Бурбонского, и Дюнуа, внебрачный сын герцога Орлеанского. Их называли незаконнорождёнными прямо в лицо, но они даже гордились таким прозвищем. Ещё двумя были известные генералы Антуан де Шабанн и Жан де ла Рош.

Успешней других привлекал Людовика на свою сторону побочный сын Бурбона. Он знал, каким образом воздействовать на тщеславие молодого человека, до небес восхваляя его ратные подвиги. Он постоянно напоминал ему о том, как умаляли его победы в официальных донесениях. Чувствуя, что молодому человеку недостаёт жизненного опыта, Бурбон привёл ему соблазнительную честолюбивую девицу, которая за несколько ночей кое-чему научила принца. Но затем тот, почувствовав угрызения совести, отослал её прочь и больше не желал не только видеть, но и даже слышать о ней. Именно в это время Маргарита получила от него письма, полные нежности и любви, где он ничего не писал о войне, а лишь о том, что слишком долго не был дома и не виделся с ней.

Предчувствуя изменение в настроении дофина, Бурбон решил прибегнуть к более сильным доводам, касаясь моральных проблем. Разве дофин не знает, что король Карл отказался от своих многочисленных любовных связей, хотя, как у всякого короля, их было немало, и теперь у него довольно прочная связь с женщиной из Фроманто, которой он предложил жить при дворе, нанося тем самым оскорбление королеве, матери дофина? Как сказал Бурбон, ни о чём подобном за всю историю Франции и не слыхивали. Неужели Людовик допустит, чтобы так унижали его мать? Разве не должны самые благородные люди Франции, те, у кого ещё не умерла совесть, прекратить эти выходки короля, тем более, если сын короля их поддерживает? Если принц возглавит их, нашёптывал Александр Бурбон Людовику, не возникнет ни малейших вопросов относительно законности. Если король не захочет подчиниться их требованиям, то королём станет Людовик. Всё будет вполне законно.

Он не забыл ничего, использовал всё честолюбие, гордость, жажду власти, любовь к матери. Александр Бурбон играл на струнах сердца дофина, как на арфе.

Это была достаточно пьянящая смесь для молодого человека, уже немало достигшего на поле брани и стремящегося к власти.

Людовик сказал:

— От Бернара д’Арманьяка я слышал, что нельзя просить о милости, если ничего не предлагаешь взамен. Каковы ваши условия?

Бурбон отмахнулся, как от мухи.

— Нет никаких условий, монсеньор. Правда, вот эти новые указы — мы надеемся, что вы их отмените, вот и всё.

— Указы лично мне кажутся разумными — по крайней мере основная их часть. — Людовик увидел, как скривились физиономии знатных людей. — Разумеется, — пытался он втолковать, — крестьяне и простой народ имеют право рассчитывать на защиту. Я и сам видел, как тяжела порой их жизнь.

Да, конечно, согласились они, у простолюдинов есть это право, но кто может обеспечить им лучшую защиту, чем их собственные господа, которые всегда ближе к их нуждам, чем королевское правосудие, и которые вот уже шестьсот лет улаживают все конфликты своих вассалов? Но ужасный удар, как видит и сам дофин, может следовать и со стороны Англии.

— Самое страшное в этих указах, монсеньор, что они бьют по опоре королевского трона, по старой французской аристократии. К кому обратится король за помощью, если оттолкнёт от себя своих основных союзников?

Людовик всматривался в лица мятежных вассалов своего отца. Ведь все они преклоняли колена перед королём и давали клятву верности и повиновения королю Карлу: «Свидетельствуем тебе своё почтение, отдаём себя в твои руки по доброй воле и с чистым сердцем», — повторяли они слова старинной священной клятвы. И вот стоят они перед ним, эти клятвопреступники, его «естественные друзья». И действительно, неужели к ним должен обращаться король за поддержкой!

— Нам понадобится артиллерия, — сказал он. — Почему среди вас нет Жана Бюро?