Король-поэт

— Тут не спали с тех пор, как она тут жила, — сказал он, и Джулиен знала, что так он давал ей нечто. Оставшись в комнате детства Придворной поэтессы, Джулиен могла увидеть, с чего начинала та, кем она восхищалась.

Но комната вызывала печаль, не была удобной. В этом комната была как весь замок. Казалось, Амаристоты верили в богатство, но не в удобства. Всюду на стенах висело оружие, его было больше, чем картин и гобеленов. Кровать Лин была узкой, постель теплой, но из грубой ткани. Ее шкаф был полон платьев, многие были темными. Но некоторые были хорошим, из шелка и с ароматом. Джулиен могла закрыть глаза и представить Придворную поэтессу в одном из них, танцующую с мужчиной в зале портретов.

Комната была с одной роскошью — серебряное и большое зеркало на стене во весь рост. Джулиен не смотрела туда.

Эти предметы не говорили о том, какой была Лин Амаристот — первая женщина, ставшая Пророком и Придворным поэтом. Но там была полка книг, и с ними Джулиен обращалась с благоговением. Она словно нашла друзей в месте чужаков.

В некоторые ночи она сидела у окна с видом на сосновый темный лес и тихо плакала. Она ощущала себя глупо, но никто хотя бы не видел. Она пыталась вспомнить последние слова Дорну Аррину, но не могла. Может, это было «спокойной ночи».

Пока они были в Вассилиане, почти ничего не изменилось, но близилось время отбытия. Горные дороги были непроходимыми от снега, Пророки собирались перебраться в Кахиши магией. У поля боя было кольцо стоячих камней, оттуда они могли потянуть древнюю магию для перехода. Джулиен не понимала детали, и ей было все равно. Она была слишком занята, думая, где может быть Дорн, стараясь не думать об этом.

Ночами она и архимастер сидели в зале портретов и говорили о жизнях. Они ощущала теперь равенство между ними. Расстояние учителя и ученика пропало за эти дни.

Он рассказал ей, что был третьим сыном небольшого аристократа, как он рос, читая все, что мог, изучая лиру. У него был учитель, пока не пришло время отправлять его в Академию. И он шел по прямой без колебаний или сожалений.

Джулиен говорила о своей семье. Сначала немного. Она впервые пыталась говорить о себе после Сендары Диар. С другой девушкой всегда было ощущение натужного терпения, вежливости, когда Джулиен говорила о себе, она ощущала, что Сендара играет интерес. Архимастер был другим, хотя она говорила с ним сдержанно. Она хотела быть понятой, но начала понимать, что это невозможно. Вряд ли кто-то мог знать, почему она ощущала себя как в плену, когда ее жизнь казалась хорошей. И вряд ли кто-то знал, как ощущалось быть изгоем в Академии.

Когда архимастер Хендин говорил о юности, учителях, и как его обучение поддерживали, она не могла скрыть зависть. Для него это было естественным. Он и не думал об этом.

Он пытался понять.

— Есть много путей для обучения, — сказал он. Джулиен знала, что этот мужчина ухаживал за учениками так же внимательно, как за садом, и она была благодарна, хоть и не была до конца убеждена.

Она пыталась не думать о себе в том черно-серебряном платье, об уверенном отражении меж дверей. Спокойная, уверенная в своих силах. Это пропало. Она снова бегала по коридорам как ребенок.

Серые дни в Вассилиане проходили, и планы не были реальными для нее. Она знала, эти дни скоро кончатся, но они не говорили об опасности впереди. Но было сложно поверить.

До дня отбытия, когда она увидела архимастера Хендина в коридоре. Он выглядел так, как когда понял, что Дорна похитили. Хуже.

Она подбежала к нему.

— Что такое?

— Ничего, — он не смотрел ей в глаза.

— Скажите. Это… Это…

— Нет.

Джулиен не хотела признаваться, что была этому рада, когда он был так расстроен. Она сказала:

— Я знаю, что-то не так.

Он вдруг прислонился к стене.

— Мне придется открыть это совету. Я пытался днями дотянуться до Лин Амаристот и поведать ей о наших планах. И узнать, есть ли у нее новости.

— Хорошо, — сказала Джулиен. — Что она вам сказала?

Он смотрел мимо нее, словно его интересовала стена.

— Ничего, — сказал он. — Когда я дотянулся до нее, я ощутил то же, что в прошлом с остальными. Ошибки нет.

— Не понимаю, — хотя отчасти она поняла, руки дрожали. — Остальные?

Он смотрел вперед.

— Те, кто мертвы.

* * *

Как оружие Белой королевы, Дорн Аррин охранялся. Он слышал по ночам, как ее последователи танцевали и громко совокуплялись снаружи, но его держали в стороне. Он никогда не ходил без двух стражей, бессмертных, как она их звала.

Каждый день Этерелл Лир пытался вывести его из палатки — выпить, поесть у костра — и Дорн отказывался. Если его так используют, он сохранит достоинство. Он был рад только, что никто, кроме леди Теневого короля, не видел, как близко он был к тому, чтобы предать себя.

Он не стал бы спрашивать у королевы о том, что будет с ним после битвы. Он подозревал, что он все время будет ее, пока не найдет способ сбежать.

У него была одна надежда: Джулиен Имара знала имя королевы. Надежды было мало, но хоть что-то. Пока Белая королева не знала этого, шанс был.

Его мысли кипели от беспокойства и надежды.